Дорога на две улицы
Шрифт:
– И веселая, – сказала Ольга.
– И веселая, – подтвердила Ирина. – Потому что поняла, как быстротечна жизнь!
– И давно тебя на философию потянуло? Я-то думала, что ты с этой установкой родилась!
– Осуждаешь? – прищурила глаза Ирина.
– Нет, – покачала головой Ольга, – констатирую. Осуждать давно и никого не берусь – тоже жизнь научила. Даже тебя, вот что странно. Хотя ты для меня – загадка природы. Но я и разгадывать ее не рискну – знаю, что не получится. И понять тебя никогда не смогу. Как ты
– А ты? – возмутилась Ирина. – Ты – не переступала? За тобой никаких грехов? Ошибок, дрянных поступков?
– Наверняка, – подтвердила Ольга, – наверняка и несомненно. Но… Знаешь, колышки все сами расставляют. Сами определяют, куда шагнуть можно, а куда – ни-ни. Где черта, в смысле. И еще – ну просто диву даюсь, восхищаюсь даже в каком-то смысле: вот ты же ела с аппетитом, спала без снотворных. Покупала себе обновки. И знала, что где-то живет твой сын. Оставленный тобой. Твои родители. Которые не молодеют. Больной брат. Сестра. Бабка. И все это не отменяло твоего спокойствия, твоих удовольствий. Твоих любовей, страстей, путешествий и дальнейшего познания жизни. Верно?
– Верно, – ответила Ирина. – А вот что там было внутри… В душе… Этого ты не знаешь.
– Вот только про душу не надо! Умоляю! Я не удивлюсь, что ты стала ходить в церковь и просить прощение. Это вполне в твоем духе!
– Удивляйся! – рассмеялась Ирина. – В церковь, представь, не хожу и грехи не замаливаю. Не мое!
– Слава богу! Боюсь, что жизни твоей не хватило бы, чтобы все отмолить.
– А ты так хочешь, чтобы я расплатилась?
– Ну, по крайней мере, это было бы справедливо.
Ирка решила не комментировать.
Вдруг глаза ее наполнились слезами:
– Такое одиночество, Леля! Такое одиночество! Ни детей, ни близких – никого. У тебя есть мама, Машка. Семья. А у меня? Только отсутствие материальных проблем и прочих забот.
– Ну, отсутствие проблем и забот для тебя не новость. Под этим девизом ты жила всю жизнь. А что касается семьи… Так тут вообще смешно. Ты, если память не изменяет, отказалась от всего этого добровольно и без принуждения.
Дверь на кухню распахнулась, и на пороге появился босой и раздетый Арсюша, вытирающий ладошкой сопливый нос. Следом влетела разъяренная Машка и наподдала ему по попе:
– Голый, засранец! С температурой и голый! И босиком!
Ирка переводила растерянный взгляд с одного на другого.
– Познакомься! – предложила Ольга. – Твоя племянница. Маша. И ее сын, Луконин Арсений, четырех лет.
Машка резко замолчала и замерла с широко открытыми глазами. Несколько минут она разглядывала Ирку, а потом с тревогой посмотрела на Ольгу.
Ирина встала и подошла к Машке.
– Вот так выглядит чудовище! – улыбнулась она. – Тебя, наверно, мною пугали в детстве?
Машка неопределенно мотнула головой, покраснела
– И как же так, Леля? Как теперь?
Ольга пожала плечами:
– Так. Твоя тетя Ира – большая мастерица всяких «сюрпрайзов», как она изволила выразиться. А как дальше… Не знаю. Наверно, мужественно, как всегда. Ведь нам с тобой не привыкать?
Машка в волнении сглотнула слюну и кивнула.
А что еще оставалось делать?
В своей комнате раскашлялась Гаяне.
– Кто там у вас? Призраки? – беспокойно дернулась Ирка.
– Призрак – это ты, Ира. А там – Гаяне. Если ты помнишь такую.
– И она теперь здесь? – Ирка удивленно вскинула брови. – Не родительский дом, а дом престарелых. А ты по-прежнему благодетельница! Мать Тереза просто!
Ольга согрела молока и пошла в комнату к Гаяне. Машка села напротив Ирки и с интересом ее разглядывала.
– Рогов нет, – рассмеялась та, – клыков тоже! Ну, что робеешь?
Машка опять покраснела.
– А парень у тебя отличный, – кивнула Ирина на притихшего племянника. – Хорошенький такой, кудрявый. Папаша имеется?
Машка отрицательно мотнула головой.
– Ясно, – вздохнула тетка, – мать-одиночка. Вполне в духе семьи.
Когда Ольга вернулась на кухню, чтобы сварить кашу для Гаяне, Ирка торопливо засобиралась.
– У вас тут лазарет. Боюсь заразиться. Ну, понимаешь, времени у меня не так много.
Она подошла к Машке, внимательно на нее посмотрела и провела ладонью по щеке. Потом потрепала по кудрявой голове Арсюшу и кивнула Ольге:
– Спасибо за теплый прием.
Ольга сделала книксен.
В коридор вслед за Иркой засеменила все еще ошарашенная Машка.
Ольга прижалась лбом к холодному и влажному оконному стеклу.
Как там говорится? Встретились, поговорили…
Голос крови, ау? Чушь все это. Никакого голоса нет и в помине.
Она смотрела, как сестра вышла из подъезда, села в ожидавшую ее машину и подняла голову. Увидев в окне Ольгу, она улыбнулась и помахала рукой.
Ольга от окна отошла. Все. Финита ля комедия.
Все. Все. Все.
Она быстро проскочила в свою комнату, легла в постель, закуталась в одеяло и… заплакала так горько и так громко, что к ее двери подбежала испуганная Машка – застыла и не решилась войти.
– Все, все, все, – повторяла Ольга как заведенная.
Все?
А через два дня пришлось встать. Куда деваться? Надо сварить обед, запустить стиралку, хоть как-то прибраться в квартире. Гаяне все еще температурила, и Ольга не разрешала ей вставать. Машка ковырялась с сыном – ингаляции, полоскания. Все со скандалом и с воем.
Сил совсем не было – какая же гадость этот грипп! И все равно – поднялась, налила в термос бульон и покатила в больницу к матери.