Дорога на космодром
Шрифт:
Но с другой стороны, если подвести итог жизни Годдарда, то увидишь, что, как и многие другие пионеры космонавтики, это трагическая личность. Ему не только не удалось запустить ракету на Луну, но вообще не удалось создать хотя бы одну завершенную и надежно работающую конструкцию. Большое разочарование в кругах ракетчиков вызвала неудачная попытка Годдарда запустить в июне 1929 года большую, 7-метровую, ракету с ЖРД. Ракета взорвалась в 300 метрах над землей. И в дальнейшем ни одна ракета Годдарда не поднималась выше трех километров. Дж. Малина, относившийся к нему с большим уважением и симпатией, признает: «Это был изобретательный человек, с хорошей научной подготовкой, но он не был творцом науки и относился к себе слишком серьезно. Если бы он больше доверял другим,
Трудный характер Годдарда и сознательная самоизоляция, на которую он сам себя обрек, привели к тому, что, начав раньше других, он уже в 30-х годах утратил свое лидерство. Наверное, он чувствовал это, ведь тому, кто ищет, особенно нужна поддержка людей, уверенных, что он найдет. В ноябре 1925 года газета «Беднота» писала о том, что «американский ученый Годдард намерен поехать в СССР для совместной с Циолковским разработки подробностей полета на Луну». Планировал ли Годдард такую поездку или выдумка это – не знаю. Но мне кажется, правда где-то близко: его самого тяготило уединение. Может быть, он не нуждался в учителях, но, как каждый талант, он нуждался в учениках. А у него вместо учеников были только помощники. И я не знаю, что нужно делать: осуждать за это Годдарда или жалеть его…
Римский философ Сенека-младший сказал однажды, что «величие некоторых дел состоит не столько в размерах, сколько в своевременности их». Дело Роберта Годдарда было очень своевременным. Пора было пускать ракеты. Пришло время их пускать. И вслед за Годдардом к практическим работам приступают другие пионеры космонавтики. Пламя разгорается. Пламя идей Циолковского. Пламя ракетных стартов.
Глава 4
Неистовые межпланетчики
Эта книга – не история космонавтики. Это просто история с отступлениями. Придирчивый читатель непременно найдет в них какой-нибудь пробел и назидательно добавит: «И об этом тоже стоило бы упомянуть». Конечно, мой рассказ субъективен. И строителей дороги на космодром я хочу показать вам такими, какими вижу их сам – по-другому не умею. И если, на мою радость, этот рассказ возбудит вашу любознательность, вы легко сможете избавиться от навязанных мною оценок и настроений, прочитав более строгие книги. И я буду очень рад, даже горд, если (теперь уже на вашу радость) эта книга станет ключом, которым вы отопрете замечательную книжную кладовую космонавтики.
Разговор этот, успокаивающий автора видимостью защиты от критиков, не случайно затеял я именно сейчас, в начале именно этой главы. Ее герои собраны вместе только волей автора. Они не работали сообща. Жили в разных странах. Даже по возрасту их объединить трудно. Макс Валье, например, почти ровесник Германа Оберта, разница меньше года, а Вальтер Гоман старше Макса на 15 лет – это люди разных поколений. Вклад их в космонавтику тоже не равноценен. Движения их мысли непохожи: одни, зная о работах предшественников и современников, закладывали их в фундамент собственных зданий. Другие, отложив в сторону чужие чертежи, изобретали свои архитектурные стили. Третьим и откладывать было нечего – они считали себя самыми первыми.
Всех их, молодых и не очень, богатых и бедных, добрых и злых, одиночек и коллективистов, теоретиков и экспериментаторов, объединяет одно – страсть! Страсть к космосу, страстная вера в реальность межпланетных путешествий, страстное желание приблизить день заатмосферного старта человека.
Всеми ими властно владела всепоглощающая мечта, рождающая особое состояние души, близкое к поэтическому вдохновению. Послушайте, как они говорили о своей мечте, с какой верой, с какой болью, с какой надеждой.
«Кто, устремляя в ясную осеннюю ночь свои взоры к небу, при виде сверкающих на нем звезд, не думал о том, что там, на далеких планетах, может быть, живут подобные нам разумные существа, опередившие нас в культуре на многие тысячи лет. – писал Фридрих Цандер. – Какие несметные культурные ценности могли бы быть доставлены на земной шар, земной науке, если бы удалось туда перелететь человеку, и какую минимальную затрату надо произвести на такое великое дело в сравнении с тем, что бесполезно тратится человеком».
И как эхо, несущееся через тридевять земель, словно другой куплет общего космического гимна, звучащего на разных языках, слышится голос Макса Валье:
«Кто в летнюю лунную ночь не испытывал горячего желания воспарить к звездам и увидать позади себя свободно висящую в пространстве Землю в виде золотого шара, становящегося все меньше и меньше и, наконец, исчезающего в мироздании алмазной песчинкой. Кто не испытывал желания, освободившись от цепей тяжести, воочию любоваться вблизи чудесами звездных миров? Мечты! И все же разве мало осуществилось в настоящее время из того, что нашим отдаленным предкам когда-то казалось чудесным сном?
Освободившись от цепей земного тяготения хотя бы лишь на несколько часов, мы смогли бы приобрести неоценимые познания, касающиеся глубочайших космических тайн. Это вознаградило бы нас за все труды и мучения, когда-либо понесенные исследователями и изобретателями».
Роберт Годдард писал о межпланетном полете и сделал для его осуществления очень много – всю жизнь работал, но поэтом он не был. Циолковский увлекался дирижаблями, аэропланами, аппаратами на воздушной подушке, Эсно-Пельтри – самолетами, Кондратюк – ветряными двигателями; неистовые межпланетчики знали только одну всепоглощающую страсть: космический полет. Эта страсть настигала их и поражала в самое сердце, как любовь. И больше уже ни о чем не могли они думать – засыпали и просыпались с одной мыслью: надо лететь! Философы, инженеры, архитекторы, журналисты – радостно оставляли выбранное (по призванию, по любви!) дело и целиком отдавались работе, которая приносила долги вместо денег и насмешки вместо уважения. Они были возвышенно бескорыстны, щедры до нищеты, самопожертвенны до гибели. Не только не боялись конкуренции – радостно приветствовали единомышленников, не спорили о приоритете, понимали – это забота историков. Дочь Цандера пишет об отце, что «в своих выступлениях он занимался популяризацией не только своих работ, но и весьма часто работ Циолковского, Оберта, Годдарда. Он сказал о том, что знал о работе Циолковского, изданной в 1903 г., еще до начала своих собственных исследований. Он редактировал труды Циолковского и Оберта в условиях острого недостатка времени и т. д.»
Тому, кто задумал посвятить себя космонавтике, надо изучить их труды, ведь многое предложенное ими и сегодня нуждается в дальнейшей разработке, многое придуманное – в материальном воплощении. Но еще важнее – перенять дух этих людей, смелость их мечты, раскованность мысли, упорство поиска, радость находок, – перенять страсть.
Наверное, самым ярким носителем этого духа был необыкновенный человек – Фридрих Цандер. Как мне хочется, чтобы вы полюбили его!
«Цандер. Вот золото и мозг». Так сказал о нем Циолковский.
«Деятельность и личность Цандера не могут не вызывать невольного восхищения…» Так сказал о нем Гагарин.
Цандер родился в Риге в интеллигентной немецкой семье, благополучие которой убито было через два года после его рождения смертью матери. Отец, врач, в 35 лет сделался вдовцом с пятью малышами на руках. Ему помогала молодая девушка-экономка Берта Конради, ставшая затем его женой и матерью шестого ребенка – Маргариты, любимой сестры Фриделя, так звали Фридриха дома. Это была большая дружная, дисциплинированная семья, где каждый знал свои обязанности и где один человек не мешал другому заниматься любимым делом.