Дорога на Вэлвилл
Шрифт:
– Это миссис Лайтбоди – консультация назначена на три пятнадцать.
Решительно надвинув на глаза козырек, доктор встал. Блезе отступил от двери, пропуская Элеонору. Доктор прикидывал, когда он в последний раз видел эту пациентку, кто записал ее на консультацию – и по какому поводу. Келлог оказался совершенно не готов к зрелищу, которое предстало перед его глазами. Да, в дверях кабинета стояла Элеонора Лайтбоди, но она превратилась в призрак, исхудала, съежилась, глаза потускнели, платье висело на ней как на вешалке. Приветливая улыбка замерла на лице доктора. Блезе скромно потупил взгляд. Сколько времени прошло с последнего осмотра пациентки? Неделя? Две? Доктор ощутил укол страха, его даже в жар бросило – неужели они теряют и эту больную? –
Элеонора сидела очень прямо. Поразительно красивая женщина, несмотря на столь заметную потерю веса. Острый взгляд опытного диагноста не отрывался от нее. Неужели рак? Или нервное истощение? Туберкулез? Или это сфинктер шалит, или образовалась петля и закупорка в тонком кишечнике – такую проблему разрешит скальпель. Теперь доктор припомнил: Фрэнк Линниман выражал озабоченность состоянием здоровья миссис Лайтбоди, но тогда Келлог пропустил это мимо ушей. Он считал Элеонору Лайтбоди одной из лучших пациенток, наиболее благоразумной, готовой к сотрудничеству, успешно продвигающейся к выздоровлению. Самый оптимистический прогноз. Теперь он видел перед собой резко обозначившиеся скулы, выпирающие ключицы, тонкую линию бедра и голени, отчетливо проступающую под платьем, и, не сдержавшись, коротко пронзительно присвистнул.
– Вы теряете в весе, – отметил он.
– Да, – приглушенно подтвердила она.
– Что ж, – он мерил шагами кабинет, пантера здоровья металась в клетке его знаний, – предпишем вам другую диету – больше таро, тапиоки, орехового молочка и так далее.
Пациентка спокойно смотрела на него.
– О нет, доктор, – пробормотала она (даже голос у нее бесплотный). – Вы не поняли. Я воздерживаюсь от пищи.
– Воздерживаетесь?
– Да. – Она вынула из сумочки брошюру. – Я прочла книгу мистера Синклера «Лечение голоданием» и решила попробовать.
Доктор покачал головой. Указательный палец словно по своей воле выскочил из сжатого кулака, и Келлог решительно погрозил им пациентке.
– Вы хотите сказать, что начали голодание, не проконсультировавшись со мной? У меня просто нет слов. Вы приехали в это учреждение и вверили свое здоровье моему попечению. А теперь вы по собственному усмотрению нарушили программу своего питания – голодание, только этого не хватало! – и даже не спросили у меня разрешения?
– Право же, доктор Келлог, – запротестовала она, – я голодаю всего двенадцать дней, это просто эксперимент. Мистер Синклер так убедительно пишет. Я просто… просто хотела попробовать. В конце концов, разве полностью подавить свой аппетит – это не лучший способ его контролировать?
В глубине души доктор испытывал облегчение. Все дело в голодании, ничего страшного. Она не заболела. Дать ей на ужин йогурт и горячее молоко, добавить насыщенный крахмалом соус к овощному салату, крупнозернистый хлеб и итальянские спагетти, и за неделю она придет в норму. Однако внешне Келлог остался столь же суровым. Он не допустит, чтобы эта женщина вообразила, будто он поощряет попытки пациентов заниматься самолечением. Один Бог знает, как далеко это может зайти.
– Не в этом дело, – строго заметил он.
Элеонора листала книгу, лежавшую у нее на коленях.
– Доктор Келлог, я и не думаю противопоставлять вам мистера Синклера, который в конечном счете лишь следует по вашим стопам. Но при всем моем к вам уважении должна признаться, что я чувствую себя гораздо лучше. За эти одиннадцать дней мой организм как-то особенно очистился – мой кишечник полностью отдохнул.
– Ясно, – доктор сжал губы в ниточку. Хотел бы он проявить великодушие и готовность понять восприимчивость к прогрессивным взглядам и новым идеям, но он испытывал одно лишь раздражение. Надел на лицо маску лектора, словно воин, опускающий забрало. – Разумеется, голодание может быть чрезвычайно ценной составляющей физиологического образа жизни, – произнес он. – И хотя не следует забывать, что мистер Синклер, при всех
Элеонора утвердительно кивнула.
– Да, именно, – доктор с силой потер себе руки. – Вы позволите мне взглянуть на эту книгу? Признаюсь, мне она не знакома.
– Это рукопись, доктор, – пробормотала Элеонора, передавая ему текст. – Она еще не издана.
Небрежно пристроившись на краю стола, доктор пролистал книгу и в разделе «Заметки о голодании» наткнулся на один особенно возмутительный пассаж: «В поисках здоровья я потратил на врачей, лекарства и санатории по крайней мере пятнадцать тысяч долларов за последние шесть-восемь лет. За последний год, научившись голоданию, я не заплатил им ни цента». Опасные мысли. Наихудшая разновидность шарлатанства и лицемерия. Доктор резко захлопнул книгу и возвратил ее пациентке.
– Как она попала к вам, миссис Лайтбоди?
Она покраснела, запнулась:
– Я… я… сказать по правде, я ходила еще к одному врачу – не в Санатории. Это он дал мне книгу. Передал через Лайонела.
Что-то новенькое. Врач, не принадлежащий к штату Санатория? Лайонел участвует в этом? Келлог нахмурился. Блезе согнулся над своим столом, задрожал.
– Я поражен, – произнес наконец доктор. – Я поражен до глубины души. Миссис Лайтбоди! Элеонора! Это один из самых неприятных случаев, с какими мне доводилось сталкиваться за все время управления этим учреждением. Неужели вы не понимаете, как опасно прислушиваться к различным советчикам, сколь бы добрыми намерениями они ни руководствовались? И самое главное – неужели вы не осознаете, сколько в этом городе развелось плохо осведомленных, не имеющих необходимого инвентаря и совершенно бессовестных людей, называющих себя врачами, которые всегда готовы поживиться за счет бизнесмена с больным желудком или его жены, страдающей нервным расстройством? Как бы они ни желали вам помочь, ни Лайонел Беджер, ни мистер Элтон Синклер не являются медиками и ни тот ни другой не имеют ни малейшего права корректировать программу, составленную мной для кого-либо из моих пациентов. Это возмутительно, совершенно возмутительно. Как вы могли, именно вы?! – Доктор был вынужден прервать свою речь. Его гнев нарастал, и он боялся зайти чересчур далеко.
Элеонора Лайтбоди потупила взор. Прекрасная, печальная, и в своей печали еще более прекрасная.
– Мне очень жаль, – пробормотала она.
– Жаль? – откликнулся он, вновь принимаясь расхаживать по комнате, не в силах усидеть на месте. – Жаль? Чего вам жаль? Кого? Меня жалеть нет причин, дорогая леди. Я живу правильно и мыслю правильно каждое мгновение каждого дня. Вы себя пожалейте – это вы подвергаетесь опасности, это вас изнуряет неврастения и последствия автоинтоксикации, это вы рискнули своим здоровьем и счастьем всей вашей жизни ради каприза, ради неверно понятой идеи. – Теперь доктор навис над несчастной, дрожа от прилива праведного гнева. Она не смела глядеть Шефу в глаза. – Осмелюсь спросить, кто этот «врач», этот величайший гений, которому вы вверили свое благополучие, полностью отвергнув все, что мы старались сделать для вас здесь? Кто это такой?
Она произнесла имя, но столь тихим голосом, что доктор ничего не разобрал.
– Кто?
Печальный, уклончивый взгляд. Глаза Элеоноры наполнились слезами, нос покраснел. Она всхлипнула и поднесла к лицу платок.
– Доктор Шпицфогель, – выдавила она из себя, вся дрожа.
– Шпицфогель? Никогда не слыхал. И какова же его специальность – если в качестве вашего лечащего врача и главы этого учреждения я имею право задать такой вопрос?
Сперва она не хотела отвечать. Кажется, что-то обдумывала. Промедление привело Келлога в ярость – неужели она посмеет не ответить? Но, прикусив губу, Элеонора набралась храбрости и встретилась взглядом с доктором: