Дорога на Вэлвилл
Шрифт:
– Мануальная терапия. Die Handhabung Therapeutik.Он массирует мою… мою… – она быстро глянула на Блезе, затем перевела взгляд на доктора и наконец сосредоточилась на лежавшей у нее на коленях книге. – Мою матку.
– Вашу матку?! –доктор сорвал козырек, прикрывавший его глаза, и с грохотом швырнул его на стол. Ему казалось, что он о подопечных знает уже все – их слабости и капризы, их невежество и испорченность, – но он ошибался. Вне себя от возмущения, он вонзал каждое слово, будто нож:
– Он – массирует – вашу – матку?
На мгновение воцарилась тишина, такая тишина, что доктору казалось – он слышит, как пульсирует кровь в венах.
– Да! – выкрикнула вдруг Элеонора, вскакивая на ноги. Голос ее погрубел от страсти, от стыда и гнева. Щеки увлажнились, руки дрожали.
– Да! – повторила она, и короткое слово прозвучало, словно призыв к бою. – И я в жизни себя лучше не чувствовала! – С этими словами она повернулась и бросилась к двери, захлопнув ее с грохотом, похожим на первый раскат надвигающейся грозы.
Доктор в растерянности уставился на закрывшуюся дверь, обменялся взглядами с Блезе и медленно покачал головой. Как он устал. Господи, как он устал.
Глава седьмая
Озеро Гогуок
Уилл не мог усидеть на месте. Энергия била в нем через край, он насвистывал и притопывал в унисон с подергивающей за пальцы рук, пощипывающей пальцы ног музыкой величайшего из дирижеров, несравненного, великого, короля, императора, бога маршевых мелодий, Джона Филиппа Сузы. Целый час Уилл простоял в пятнистой тени вяза, наблюдая, как марширует по лужайке сводный оркестр Санатория, с физиологической размеренностью вскидывая ноги, ритмично покачивая локтями. На начищенных трубах сверкали солнечные блики. Шла репетиция гала-концерта, подготавливаемого Шефом к Дню памяти погибших. Праздничная программа включала в себя пикник на Южной поляне, исполнение негритянских песенок с участием «профессора» Сэмми Сигеля и полудюжины любителей из числа обитателей Санатория; далее – живые картины (в главной роли, конечно же, Вивиан Делорб) и специально сочиненная драма в постановке санаторского Клуба Глубокого Дыхания. Лайтбоди истомился по дому, жена держалась отчужденно, беды плодились, словно мухи, роящиеся над почерневшим бананом, – и все же Уилл не мог устоять перед обаянием Сузы. Тонкий высокий отзвук «Кадетского марша» разносился по коридорам Санатория – Уилл маршировал через холл в кабинет доктора Келлога.
Он понятия не имел, зачем его вызвали. Секретарь доктора, этот малый с неподвижным, словно окаменевшим лицом, остановил Уилла перед завтраком и, ничего не объясняя, предложил явиться к одиннадцати. Уилла это ничуть не смутило. За шесть месяцев он понял, как надо себя вести. Улыбайся до боли в деснах, прикинься здоровым и тупым, ничего им не говори. Самое главное – не задавай вопросов и не рассчитывай на ответ. Если прежде у Уилла бывали сомнения, если когда-то он готов был поверить, что методы этого низкорослого, с ног до головы затянутого в белое диктатора от медицины могут принести хоть какую-то пользу, то, лишившись «узелка» и расположения Элеоноры, сделавшись свидетелем горестной участи, постигшей мисс Манц, Хомера Претца и усерднейшего секретаря самого доктора, Уилл раз и навсегда утвердился в своей позиции: он оставался в рядах пациентов, его состояние не менялось ни в лучшую, ни в худшую сторону, но он лишь терпел и ждал в отчаянной, мучительной надежде, что Элеонора придет однажды в себя и они смогут вернуться домой, на Парсонидж-Лейн, и начать жизнь с начала. Но особых иллюзий у него больше не было.
Однако в тот день доктор Келлог встретил мистера Лайт-боди почти приветливо – и это было необычно, крайне необычно. Их отношения были определены раз и навсегда – строжайшая требовательность со стороны Великого Целителя, покорность и сокрушение со стороны Уилла. Уилл приложился к спиртному в стенах почтенного учреждения, он преследовал с похотливыми намерениями собственную жену, он нарушал режим питания
– Мистер Лайтбоди! Уилл! Как идут дела?
Уилл пожал плечами. Выдавил улыбку.
– Получше, – признал он.
– Ага. – Антисептические глазки доктора смерили Уилла с ног до головы, нащупывая, где притаилась ложь. – Что ж, я очень рад это слышать. Теперь вы не можете отрицать, что чистая жизнь по правилам науки дает положительный эффект, а?
Уилл не стал это отрицать.
– Новая диета вас устраивает?
С тех пор, как закончилась виноградная эпоха, Уиллу позволили выбирать блюда из основного меню, хотя его покушения на сколько-нибудь съедобную пищу – пирожки с черникой, кукурузный хлеб, оладьи – сурово сдерживались девицами из диетического отдела. Поддельную рыбу, эрзац-мясо и кукурузную кашу он мог есть сколько душе угодно – вот только именно этого душа и не принимала.
– Вполне устраивает, – подтвердил он. Радостный дух мелодии Сузы улетучивался.
Коротышка доктор задвигался, собирая со стола листы бумаги, снял со лба козырек и аккуратно пристроил его на специальном деревянном подносике.
– Но я собирался говорить не о вас, – произнес Келлог, искоса поглядывая на Уилла.
– Вот как? – В растерянности Уилл неловко зашаркал ногами по холодным плиткам пола.
– Вы ведь не против прогуляться? – внезапно воскликнул доктор и, обежав вокруг стола, направился прямиком к двери, не дожидаясь согласия Уилла. Блезе немедленно ткнул Уилла в спину, побуждая следовать за Шефом. – Невозможно усидеть за столом в такой прекрасный денек, верно?
Так и не поняв, что происходит, Уилл снова оказался в холле. Ему пришлось прибавить шагу, чтобы нагнать стремительного пророка здоровья; Блезе, родственная Шефу душа, ни на шаг не отставал от начальника. Они миновали холл, доктор на ходу кивал то одному пациенту, то другому, озабоченно качал головой, белые фалды его халата энергично развевались. Он молча направлялся к выходу у северного торца здания. К тому времени, как они добрались до двери, Уилл засомневался, помнит ли доктор о его существовании. Лайтбоди был сильно озадачен. Что бы могло значить это вступление – «Я собирался говорить не о вас»?
Блезг распахнул дверь, и в следующий миг они оказались посреди легких ароматов весны, цветущих растений, пробуждающегося мира. Отзвуки мелодий Сузы еще витали в воздухе.
– Итак, – рявкнул доктор, резко оборачиваясь к Уиллу, – вероятно, вы уже догадались, о чем пойдет речь?
Уилл понятия не имел. Но внезапная искра озарения вспыхнула у него за грудиной, мячиком для пинг-понга ударила в мозг и срикошетила на язык:
– Эл… Элеонора? – еле выговорил он.
– Да, боюсь, что именно так, – прокудахтал доктор, сумрачно качая головой. Он прочно стоял, упираясь стопами в траву. Уилл похолодел от страха.
– Однако пойдемте, будем беседовать как перипатетики, – продолжал доктор, осторожно добавляя к своему голосу капельку бодрости. – Будем стимулировать кровообращение, разомнем ноги – да?
И они двинулись в путь; рука доктора крепко придерживала Уилла за локоть, словно ведя его в кружении какого-то ритуального танца. Они обошли цветочные клумбы, прошли мимо пациентов на костылях и в креслах-каталках, оглянулись вслед симпатичной молодой сестре, которая, заколов повыше юбку, проехала на велосипеде.