Дорога на Вэлвилл
Шрифт:
Решительно выпятив челюсть, Уилл пересек столовую безжалостной поступью палача. Вот и клетка – прямо перед ним. Сквозь призрачно-светлые прутья проглядывает суровая тьма.
Ни звука, ни движения. Где эта чертова тварь? А что, если она раскудахтается, когда он откроет дверцу и ухватит ее за благодарное горло? Нужно быть осторожней. Не дай бог еще застукают…
Он представил себе свирепую физиономию Келлога, обвиняюще выставленную вперед козлиную бородку, злобные непрощающие глазки. Что это вы сделали с моей индюшкой, сэр?
Лайтбоди взялся пальцами за засов и подергал его. Как эта штука открывается? Ах, вот как. Он открыл дверцу, но внутри по-прежнему ничто не шевелилось.
В нос шибануло резким
Ничего. Ни писка, ни удивленного клекота. Индюшка не шевелилась. Более того, она была холодной. Какой-то неживой.
Б полнейшем недоумении Уилл схватил птицу за кожистые ноги и выволок из клетки, подняв целое облако пуха и пыли. Щурясь в сумеречном свете, поднес индюшку к глазам и увидел, что голова птицы безжизненно откинута, крылья висят двумя тряпками.
И Уиллу стало страшно. Благодарная тварь покачивалась, словно висельник на конце веревки.
Сдохла. Индюшка сдохла, причем без всякой его помощи.
Часть II
Терапия
Глава первая
Вот и елка зажглась
Перед Рождеством Санаторий преобразился. Холлы украсились хвойными ветками и венками из остролиста, в вестибюле обосновалась двадцатифутовая елка, повсюду посверкивала фольга, игрушки, пестрели хлопушки. Доктор Келлог считал, что все праздники – от Дня Сурка до Дня Независимости – нужно использовать с максимальной пользой, то есть мобилизовать пациентов на борьбу за здоровый образ жизни. В Рождество же Шеф и вовсе творил чудеса. Персонал с утра до вечера хлопотал, организуя катания на санях, хоровое пение, состязания с призами и все такое прочее. Доктор всегда говорил, что, если пациента занимать делом, ему не взбредет на ум какая-нибудь глупость.
Медсестры ходили особенным, пружинистым шагом, врачи и носильщики насвистывали веселые песенки, так что даже самые мрачные из пациентов понемногу оттаивали. Все это входило в курс бэттл-крикской терапии.
Однако на сей раз Джону Харви Келлогу было не до веселья – несмотря на всю эту праздничную суету и на предстоящую раздачу пациентам плодов из буколической корзины (для этого Шеф наряжался в свой любимый костюм Деда Мороза).
Дела обстояли просто ужасно. Доктор ощущал себя падающим в пропасть. Депрессия была такой глубокой, что впору самому себе прописывать физиологический образ жизни и лечение от неврастении. В том-то и заключался парадокс – доктор и так уже жил совершенно физиологически. Беда была в том, что это не помогало. Может быть, он просто устал.
Он тихо сидел у себя в кабинете, черпая ложечкой йогурт и просматривая записи для нынешнего вечера вопросов и ответов. В чем же причина депрессии? Должно быть, в Джордже – он стал последней каплей в чаше терпения, и без того переполненной посягательствами всевозможных махинаторов, имитаторов, узурпаторов и прочих мошенников, покушавшихся не только на плоды величественных трудов Келлога, но и на само это славное имя. Доктор чувствовал себя стареющим грозным королем, которого со всех сторон осаждают взбунтовавшиеся подданные, или же Лаокооном, сражающимся со змеями – отдерет от себя одну, а его уже оплетает новое кольцо. Но почему они не угомонятся, не оставят его в покое?
С самого начала враги пытались разорить Келлога, обокрасть, нажиться на том, что принадлежало только ему. Стоило изобрести карамельно-зерновой кофе, как Чарли Пост немедленно своровал рецепт, заработал кучу денег с помощью наглой рекламы, скупил половину города, включая утреннюю газету, и превратил жизнь доктора в сущий ад.
Потом Келлог изобрел кукурузные хлопья,
Келлог вытащил младшего брата буквально из грязи. Сделал его своим бухгалтером, собирателем пожертвований, главным помощником и управляющим Санатория, но Уиллу все было мало. О, неблагодарный! Он хотел сравняться с Чарли Постом, продавая изобретенные доктором кукурузные хлопья «Санитас», будто это шарлатанское снадобье. Но для Джона Харви Келлога куда важнее был престиж великого медика, чем сомнительная слава торговца. Ему понадобилось тридцать лет, чтобы развязаться со всевозможными проповедниками, нудистами, антививисекционистами и прочими шутами гороховыми. Так неужто он по своей воле отказался бы от всего достигнутого?
И тогда он решил предоставить брату патент, дабы тот мог основать независимую компанию под названием «Кукурузные хлопья Бэттл-Крик» (правда, Уилл сразу же, с самого начала, переименовал ее в «Кукурузные хлопья Келлога») – с условием, что доктор станет директором этого предприятия и главным пайщиком. Идея казалась великолепной. Во-первых, доктор получил от брата тридцать пять тысяч долларов наличными, а во-вторых – больше пятидесяти процентов акций. А главное – теперь он мог зарабатывать деньги, не пачкая свою репутацию и избегая разных неделикатных вопросов о налоговых льготах Санатория и родственных ему предприятий.
Но Уилл оказался предателем. Надо же – родной брат! Обошелся с доктором как чужак, как враг, как змея подколодная.
Обиднее всего было то, что Уилл сыграл на одном из главных достоинств доктора – его пресловутой привычке экономить. Вместо того чтобы увеличивать своим служащим жалованье, Келлог предпочитал выдавать врачам и прочему персоналу по небольшому количеству акций. Тем самым он и деньги сберегал, и приучал своих подопечных быть дальновидными и бережливыми. Вроде бы отлично было придумано. Однако Уилл – при одном воспоминании об этом у доктора сжималось сердце – нанял некоего мошенника из Сент-Луиса, специалиста по страхованию. Тот достал где-то денег и потихоньку скупил акции у персонала за полцены, так что в скором времени у Келлога-младшего оказался контрольный пакет. И тогда Уилл поступил гнусно, жестоко, по-предательски. Дождался очередного заседания правления, а потом пробурчал из-под своей фермерской кепки, которую никогда не снимал:
– Знаешь, Джон, в этой компании теперь твой номер – восемь.
Какое яркое доказательство низменности и порочности человеческой натуры! Келлог винил не только брата, но и своих сотрудников, совершивших предательство. Конечно, они свое получили. Примерно с полдюжины он уже выставил за дверь, да и дни остальных тоже были сочтены.
Но если бы несчастья исчерпывались только этим! Враги покушались и на благополучие самого Санатория! Конечно, Джон Харви Келлог не мог претендовать на звание изобретателя санаторного бизнеса. Когда он возглавил Западный институт Здоровья в 1876 году, в Соединенных Штатах существовало по меньшей мере пятьдесят оздоровительных курортов и водолечебниц. Однако именно он, Келлог, превратил дощатую адвентистскую лачугу на двадцать коек, пользовавшую горстку ревматических пациентов, в один из величайших и современнейших больничных центров в мире. И, между прочим, в эффективнейшее коммерческое предприятие. И что же?