Дорога оружия (сборник)
Шрифт:
– Фифяс не фтфеляй, – пробухтел Самоха.
И Йоля поняла: «Сейчас не стреляй». Почему? Потому что дальность для пистолета большая. А толстяк уже приладил ружейное дуло на камень, чтобы бить с упора. Кетчеры в кузове слышали выстрелы и крики водителя, но поделать с Мажугой ничего не могли – его прикрывала кабина. Когда двое перемахнули через борта, один слева, другой справа, Мажуга уже спрыгнул с капота и бросился за груду бетонных обломков. Вслед ему стреляли, но он успел скрыться. Самоха аккуратно прицелился и выстрелил из двух стволов по кетчеру, который выпрыгнул из кузова с той стороны, где прятались
Самоха сноровисто перезарядил дробовик и сказал:
– Сейчас будем их отвлекать. Как приблизятся – лупи из пистолета, до тех пор сиди тихо.
– Поняла, поняла, дядька.
Над грудой бетонных глыб показалась кепка Мажуги. Кетчеры, привстав, азартно выпалили из нескольких стволов – кепку изодрало в клочья и снесло с прута, на котором ее поднимал Игнаш. Самоха снова выстрелил из двух стволов, попал в красную бандану. Стрелял толстяк неплохо. Теперь кетчеры сообразили, что угодили между двух огней и что в кузове сидеть не следует. Они спрыгнули на землю. Трое пошли к камням, за которыми укрылся Самоха, двое стали обходить нагромождение плит, где прятался Игнаш.
Самоха приподнялся и тут же рухнул. Кетчеры дали несколько выстрелов, над головой толстяка просвистели пули. Больше ему высунуться не позволят. Кетчеры пошли скорей. Йоля, лежа на земле, видела между переплетенными ветками плюща, как топают всё ближе грязные башмаки. Когда расстояние сократилось до двадцати шагов, она вскочила, подняла «беретту» двумя руками и стала стрелять, медленно ведя ствол слева направо. Захлопали выстрелы и у самохода, позади бетонной груды. Расстреляв магазин, Йоля рухнула ничком. Рядом кто-то дико орал, но ни одного выстрела в ответ не прозвучало. Когда она падала в кусты, из-за камней встал Самоха и бабахнул из дробовика. Вой смолк, наступила тишина.
Самоха выплюнул заряды в ладонь и сказал:
– Вот такой он раньше был, Ржавый. Он и кореш его.
– Тимоня?
– Тимоха, да… А, ты видела, как он вскинулся, когда волк на Арену вышел? Ну, Тимоха просто парень был, каких много, а Ржавый – ого-го! По всему Харькову имя гремело. Ну ладно, идем поглядим, что за самоход нам достался. Надоело пешком топать.
Когда они подошли поближе, Мажуга, насвистывая, уже собирал оружие и швырял стволы в кабину. Через плечо он повесил патронташи. Йоля побежала к нему, а Самоха задержался, чтобы обобрать мертвецов возле камней. Добычи было немного. Когда толстяк подошел к самоходу, Йоля висела на шее Ржавого, тот одной рукой держал трофейный карабин, другой осторожно обнимал девушку. Они целовались. Настроение у Самохи было отличное, он снял с пояса мертвеца флягу сивухи и уже успел приложиться.
– Э, а не рано тебе, девочка?
Йоля оторвалась от Мажуги и кинула через плечо:
– Не рано! Ористида в моих годах уже первого вынашивала!
– А, ну веселитесь! Только недолго. Может, мы не всю банду положили, может, еще кетчеры поблизости… – Самоха махнул рукой, в которой держал флягу; внутри булькнуло. Это подсказало толстяку, чем заняться, пока парочка целуется. Он будет целоваться с флягой. Однолюбом
Когда наконец собрались ехать, Самоха был порядочно пьян. Он собирался ехать в кабине, чтобы петь втроем песни. И даже порывался завести какой-то нескладный мотив, причем слов не помнил совершенно. Йоля с Мажугой, бранясь и отпуская шутки, выгнали его из кабины, помогли взобраться в кузов. Бак самохода был полон, да еще в кузове нашлись две канистры, так что дальше уже покатили без остановок – сперва под жуткую песню Самохи, потом под его мощный храп.
Ехали весь день и всю ночь, когда за руль сел проспавшийся оружейник. Встречные с недоверием глядели на их устрашающего вида самоход, но Йоле было плевать, она была совершенно счастлива, потому что ее непутевая жизнь наконец вывернула на верную дорогу, потому что они с Игнашом выжили, потому что они вместе, потому что едут домой.
На второй день завернули на заправку. Рисунки на ржавых бортах их грузовика и здесь вызвали настороженное внимание охраны. Игнаш купил у местного торговца ведро красновато-бурой краски, и они втроем замалевали картинки, оставленные кетчерами. Самоход от этого не стал красивее, но, по крайней мере, смотрелся не так вызывающе. Йоля намалевала на ржавом капоте улыбающуюся рожу – круглую, с глазами-щелочками и ртом до ушей. Игнаш поглядел на ее произведение, покачал головой:
– Ну вот, теперь можно ехать. Если раньше нас побаивались, думали, бандиты какие, так теперь бояться не будут, сразу видно: дураки катят.
Самоха снова накупил выпивки и без понуканий забрался в кузов, чтобы дальше крутить любовь с кувшинами, флягами и бутылками. На самом деле, он просто заливал свой страх перед предстоящим объяснением в цеховой управе.
Под вечер добрались к знакомым местам. Самоха храпел в кузове, Йоля задремала, и Мажуга, ведя машину, время от времени косился на нее – девчонка улыбалась во сне, и он гадал, что же ей такое снится.
Разбудил Йолю резкий толчок. Грузовик затормозил, в кузове покатились пустые бутылки, с треском разбился кувшин, со сна заорал Самоха.
– А? Чего? – Йоля потерла глаза кулаками.
Грузовик замер на пригорке под усыпанным звездами небом. В свете фар не было видно ничего, кроме дороги, уходящей с холма под уклон, колючек у обочины и темно-синей ночи.
– Чего встали?
– Темно, – медленно проговорил Мажуга.
– Ну? Чего темно? Ночь же…
– С этого холма мою ферму видать. Почему окошки не светятся?
Голос был странный, Йоля даже заглянула Мажуге в лицо. И лицо у него сделалось странным, застыло – ну как маска из глины.
– Чего там у вас?! – заорал из кузова Самоха, потом хлопнул по задней стенке кабины. – Чего встали-то?!
Игнаш, не отвечая, врубил передачу и повел самоход с холма. Йоля терла глаза и вглядывалась в темноту. В округе не было ни огонька, она не узнавала местность, тем более в темноте, но Игнаш-то знал окрестности собственной фермы! Они спустились с холма, в полосе фар мелькнули ровные ряды всходов на поле, обнесенном оградой из колючей проволоки, груда камней… снова колеи…