Дорога стали и надежды
Шрифт:
– Зачем ты, придурок, использовал дефицитнейшие чернила для печатной техники и распечатывал вместе с дружками всякую херню вроде этой, а?!!
Воронин шумно дышал, хлюпающе втягивая воздух носом. В левой ноздре, пузырясь и не желая лопаться, надувался пузырь. Уколова брезгливо отдернула руку, покосилась на странный текст…
Или не странный?
Или откровенно бредовый?
Ну, а как еще оценивать такое:
«Человеческий ум в западне —Е…я, шмотки, еда и посуда!РазВоздух пах дождем, шашлыками, дешевой латексной любовью и армянским табаком. Немного аромата добавлял работающий где-то в стороне асфальтоукладчик. В самом деле, когда лучше всего класть асфальт, если не в дождь?
Радостно рассказывая миру о «Яге» в пакете и размахивая непочатой полоской «Контекс», прошла малолетняя лахудра с подружками.
– Время классики вышло. – Росинант плевать хотел на очередной фестиваль «Рок над… и за…» – Рокеры поют о вреде наркотиков, а пчелы ненавидят мед. Не иначе Апокалипсис?
– Да не… – Мэд-Дог поковырялся в зубах зубилом. – Это просто модно.
– Что именно? Орать про «мамабыменявиделасгандономистрайками»? Алкоголику участвовать в акции против наркотиков? Говорить о «скольколетможноотмечатьденьпобеды»? Носить только вещи из как бы новых коллекций псевдоитальянских бутиков?
– И это тоже, несомненно. – Мэд-Дог проводил взглядом пьяненькую «милф», явно желающую выглядеть красивее. Вот только корректирующее белье все же надо покупать с умом и вряд ли стоило надевать его под джинсы на бедрах и топик. – Сейчас вообще многое модное абсурдно. Что поделать, такова селяви.
Росинант почесался с помощью недавно встроенного манипулятора с французским маникюром. Посмотрел на отклеивающиеся афиши, воспользовавшись черно-белым прямоугольничком и сравнив цены. Стас Михайлов стоил в два раза дороже Джо Кокера. Мутант-иноходец вздохнул и решил сходить на «План Ломоносова».
– Что вообще у них нового?
– Нового?.. – Мэд-Дог покрутил головой, прищурившись из-под козырька потрепанной бейсболки «Entombed». – Ну… что-то да есть, мне кажется. Джастин Бибер вон, его вроде как модно ненавидеть в Сети. Ты его слышал по радио?
– Неа.
– Я тоже. А все равно модно. А, да, появились новые признаки весны.
– Так говно и дохлятина из-под снега…».
Уколова покачала головой. Нет, это ж надо додуматься, потратить НЗ на подобную ерунду?
– Что вы еще распечатывали, ты, и твои друзья полудурошные? Хотя нет… Сперва скажи мне, додик – зачем? Михаил Михайлович, принесите,
Тот закивал. Страх, плещущийся в глазах, не ушел. Но Уколовой этого и не было нужно.
– Вышел сержант, прекрати трястись. Разрешаю отвечать.
Воронин закивал, смотря на нее совершенно по-детски. Надо же, не так давно был отчаянный борец с режимом партии, тирании и деспотии, а сейчас вылитый нашкодивший мальчик, что порки боится больше всего на свете. Хотя, глядя на кочан капусты вместо уха и совершенно заплывший левый глаз, Уколова его понимала – боль, она такая.
– На имеющихся жестких дисках информации не так и много.
– И надо печатать все, что есть, что ли? А если там, Воронин, порнография была бы?
– Ну… это же не порнография.
– Да я вижу!!! – Уколова шандарахнула рукой по столу. – Это бред сумасшедшего!
– Это творчество! – Воронин выпрямился. Губы затряслись. – Чье-то, возможно глупое и наивное, но творчество! На том диске находилось много всего. Совершенно ненужные вещи! Вам ненужные! Потому что там не было патриотизма, не было технических условий для чего-то нужного! Владелица хранила на диске книги и стихи, и фотографии!!
– Стихи… – Уколова села назад. Посмотрела на него, худого, забитого и испуганного. – Стихи, гребаный ты мудак. Про любовь несчастную небось про драконов каких-нибудь, про что еще?
– Да даже если про любовь к драконам! – огрызнулся Воронин. – И что? Это слова тех, кто жил до Войны, их мысли, их жизнь.
– Угу. А ты не думал о том, что вместо любви им надо было про что другое думать? – Уколова покачала головой. – Про то, что вокруг творится, куда мир катится? Ты же имеешь допуск к архивам, не говоря про жесткие диски, что уцелели. Ты же видел, Коля, сколько всякой ерунды крутилось в головах наших с тобой соотечественников. И сам же потакаешь тому, чтобы оно распространялось и сейчас. Республика выживает, строит новый мир, республике нужны бойцы и рабочие! Хорошо тебе сидеть в теплой комнате, с горячей водой не раз в неделю, с порцией еды три раза в день, с выдаваемой одеждой и обувью? Хорошо?
Воронин открыл рот, закрыл. Да-да, товарищ архивариус, как быстро все доходит через лишение простейшего комфорта. Уколова, половину лета проведшая в руинах по окраинам Уфы, плевать хотела на него неудобства, свалившиеся по его же собственной глупости. Знаний захотелось дураку, хотя какие там, знания… Проку-то от очередного четверостишия о страданиях великовозрастной дуры, пусть и жившей до войны? Лучше бы та проектировщицей оказалась, и на диске хранила полностью разработанный проект отопительной промышленной системы.
А этот? Умный парень, своим интеллектом делавший больше бригады слесарей, восстанавливающих канализацию в одном из жилых районов. Сколько нужного такие ребята вытаскивают из архивов с трудом восстановленных компьютеров! И сколько гнилой ненадобности, пополам с ненужной шелухой, оседает у них же.
Уколова месяц распутывала странное дело о распространении среди населения самиздатной запрещенной литературы. Ненужной, глупой, подрывной. И зацепка в виде вот этого самого листка с чушью о восьминогом мутанте-иноходце выводила ее на какой-то след.