Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник)
Шрифт:
Соня вдруг говорит – не робко, не застенчиво, а так, словно гвозди вколачивает:
– Мне мама запретила. «Хоть что-нибудь, хоть пустяк, все равно, говорит, не бери. Не обязывайся».
– У тебя умная мама! – хвалит Люся Сущевская. – «Не обязывайся»! Можно, я это слово запишу?
– Пожалуйста… – сконфуженно разрешает Соня. – Только не пиши, что это я рассказала. Что это моя мама…
– Нет, нет! – успокаивает ее Люся. – Мне просто это слово понравилось, я его запишу. «Не обязывайся»! Моя мама тоже часто говорит: «Ничего у богатых брать не смей!» Только, Соня, ведь мы-то здесь не богатые, мы свои. И мы
На большой перемене Соня вместе со всеми пансионерками уходит завтракать в институтскую столовую.
Все мы сегодня какие-то кислые. Я – из-за Сониных тайн. Другие – из-за того, что я кислая. А у Люси Сущевской, мы это чувствуем, еще какая-то своя неприятность. Вчера она была веселая, обещала сегодня угостить нас шоколадом, а не угощает!
– Да-а-а, – вдруг говорит Люся, – от богатых добра не жди. Они все жадины!
Помолчав еще с минуту, Люся неожиданно выпаливает:
– Девочки, простите меня! Я вас обманула…
– Ты – нас?
– Ну да! Кто обещал вам плитку шоколада? Я вчера обещала. И обманула. Как последняя шаромыжница!
Слово «шаромыжница» кажется нам смешным, неожиданным. Мы смеемся, и сама Люся громче всех.
– Понимаете, – говорит она уже обычным своим веселым голосом, – мне вчера должны были заплатить за урок за целый месяц: пять рублей!
– И не заплатили? – сочувственно ахает Катенька.
– Обманули, шельмы! Я готовлю в гимназию дочку кондитера Кохановского. У них при кондитерской еще и кафе. Урок шикарный. Пять рублей в месяц – заниматься с девочкой ежедневно по часу. Как прихожу – сейчас мне подают стакан бялой кавы (кофе с молоком) и миндальное пирожное. Пирожное, правда, чуть с черствинкой – вчерашнее пирожное; подавать его посетителям кафе сегодня нельзя, – но все равно я довольна. Выпиваю бялу каву, а пирожное уношу с собой в бумажке. Вечером съедаем с мамой пополам. Все чудно, правда? Ну, а вчера… – Люся на секунду запинается, потом говорит сердито и мрачно: – Вчера оказалось, что кондитер Кохановский – скважина, сквалыга, выжига, хапуга! Вот он кто!
– Не заплатил за уроки?
– Заплатил! – с презрением говорит Люся. – Заплатил, но вычел из пяти рублей стоимость двадцати шести стаканов бялой кавы и двадцати шести миндальных пирожных. И еще говорит: «Я вам по своей цене считаю товар – не так, как посетителям кафе: пирожные считаю вам по три копейки за штуку, бялу каву по пяти копеек за стакан». Ну, и…
– И что?
– И все!.. Принесла я маме вместо пяти рублей два рубля семьдесят пять копеек.
– Мама огорчилась? – спрашивает Маня.
– А ты как думала? Ведь мы на эти пять рублей рассчитывали. Мама работает просто рук не покладая. Прислуги мы не держим, а у нас два квартиранта, жильцы, да еще троих столовников обедами кормим. Мама все сама: и на базар, и полы моет, и одежду чистит, и в комнатах прибирает, и обеды стряпает, и посуду моет. А платят они все – гроши, да еще сегодня есть они у нас, эти жильцы и столовники, а завтра – фью, ни одного! Вот мои десять рублей в месяц – за два урока (у меня еще и второй урок есть), – они нам во как нужны!
– Твоя мама… плакала вчера? – неожиданно спрашивает Соня.
– Немножко побрызгала… – В голосе Люси звучит чуть насмешливая нежность. – Мама у меня как ребенок.
Кто-то спрашивает:
– А как же с кондитером Кохановским? Будешь давать уроки его девочке?
– Конечно! Только уж бялу каву я пить отказываюсь. Ну, а пять рублей в месяц – это деньги!
Глава одиннадцатая
Новый знакомый – Андрей Кожухов
Утром, когда мои ученики Разин и Шнир, окончив урок, уже собирались уходить, Степа Разин нечаянно выронил какую-то книжку. Она упала прямо ко мне на колени. Упала в раскрытом виде – как мы говорим: «раззявившись». Обложка отогнулась, и я прочитала заглавие: «Сборник задач и примеров по алгебре. Шапошников и Вальцев». Обыкновенная книжка, как все учебники, в простом бумажном переплете: по черному полю, словно «мраморным узором», набрызганы цветные кружочки. Такие переплеты на всех наших учебниках; разница только в цвете этих пестрых кружочков.
Я равнодушно отдала книжку Степе Разину.
– Знаете эту книжку? – спросил Шнир.
– Еще бы! Мы по ней задачи решаем. Тоска!
Разин и Шнир почему-то весело переглянулись, даже рассмеялись.
– Азорка… – сказал, по своему обыкновению, Степа. – Азорка, а?
– Конечно! – одобрил Шнир его невысказанную мысль. – Покажи ей, что это за «тоска». Пусть она знает!
Степа Разин откинул первые страницы задачника Шапошникова и Вальцева, а там началась новая книга.
Я уже раньше слыхала, и не один раз, что революционные книжки, запрещенные правительством, нарочно переплетают таким образом, чтобы их нельзя было распознать с первого взгляда. И про книжку «Андрей Кожухов» я тоже слыхала. Все читавшие ее говорили о книжке с восторгом. Но сама я еще ни разу ее не видала.
– А можно… – говорю я просительно, – можно мне прочитать эту книгу?
– Конечно! – отвечают они в один голос.
– Читайте на здоровье! – поощряет меня Степа. – Понравится – мы вам еще и другие принесем.
– Н-н-но! – добавляет Шнир, подняв предостерегающе указательный палец. – Это ведь… вы знаете?
– Знаю, знаю! – понижаю я голос. – Это запрещенная книжка, да?
– Да. Это книжка из «летучей библиотеки». Мы можем дать вам ее на двое суток. Послезавтра утром, когда мы к вам придем на урок, книжка должна быть прочитана. На эти книги большая очередь. Люди ждут по нескольку недель, пока книга освободится!
– Я прочитаю. Успею.
– Плата в «летучую библиотеку» пять копеек в сутки. И еще: про то, что книжка у вас, не надо никому говорить. Если кто ее у вас увидит, если спросят, от кого вы ее получили, что вы ответите?