Дорога в рай

Даль Роальд

Он остановился и еще раз обернулся.

— Я не вижу тебя, — сказал он, — сейчас так темно. Я тебя знаю?

Снова тишина, и прохладный летний ветерок дует ему в лицо, и собака тянет за поводок, торопясь домой.

— Ладно, — громко сказал он. — Не хочешь — не отвечай. Но помни — я знаю, что ты идешь за мной.

Кто-то решил разыграть его.

Где-то далеко в ночи, на западе, очень высоко в небе, он услышал слабый гул летящего самолета. Он снова остановился, прислушиваясь.

— Далеко, — сказал он. — Сюда не долетит.

Но

почему, когда самолет пролетает над его домом, все у него внутри обрывается, и он умолкает, замирает на месте и, будто парализованный, ждет, когда засвистит-закричит бомба. Да вот хотя бы сегодня вечером.

— Чего это ты вдруг пригнулся? — спросила она.

— Пригнулся?

— Да. Ты чего испугался?

— Пригнулся? — повторил он. — Не знаю, с чего ты это взяла.

— Ладно уж, не прикидывайся, — сказала она, сурово глядя на него своими голубовато-белыми глазами, слегка прищурившись, как это бывало всегда, когда она выказывала ему презрение. Ему нравилось, как она прищуривается — веки опускаются, и глаза будто прячутся. Она так делала всякий раз, когда презрение переполняло ее.

Вчера, лежа рано утром в кровати — далеко в поле как раз только начался артиллерийский обстрел, — он вытянул левую руку и коснулся ее тела, ища утешения.

— Что это ты делаешь?

— Ничего, дорогая.

— Ты меня разбудил.

— Извини.

Ему было бы легче, если бы она позволяла ему по утрам, когда он слышит, как грохочут пушки, придвигаться к ней поближе.

Скоро он будет дома. За последним изгибом дорожки он увидел розовый свет, пробивающийся сквозь занавески окна гостиной; он поспешил к воротам, вошел в них и поднялся по тропинке к двери. Собака все тянула его за собой.

Он стоял на крыльце, нащупывая в темноте дверную ручку.

Когда он выходил, она была справа. Он отчетливо помнил, что она была с правой стороны, когда он полчаса назад закрывал дверь и выходил из дома.

Не может же быть, чтобы она и ее переставила? Вздумала опять разыграть его? Взяла ящик с инструментами и быстро переставила ее на внутреннюю сторону, пока он гулял с собакой, так, что ли?

Он провел рукой по левой стороне двери, и в ту самую минуту, когда его пальцы коснулись ручки, что-то в нем разорвалось и с волной ярости и страха вырвалось наружу. Он открыл дверь, быстро закрыл ее за собой и крикнул: «Эдна, ты здесь?»

Так как ответа не последовало, то он снова крикнул, и на этот раз она его услышала.

— Что тебе опять нужно? Ты меня разбудил.

— Спустись-ка на минутку. Я хочу поговорить с тобой.

— Умоляю тебя, — ответила она, — успокойся и поднимайся наверх.

— Иди сюда! — закричал он. — Сейчас же иди сюда!

— Черта с два. Сам иди сюда.

Он помедлил, откинул голову, всматриваясь в темноту второго этажа, куда вела лестница. Он видел, как перила поворачивали налево и там, где была площадка, скрывались во мраке. И если пройти по площадке, то попадешь прямо в спальню, а там тоже царит мрак.

— Эдна! — кричал

он. — Эдна!

— Иди к черту!

Он начал медленно подниматься по ступеням, ступая неслышно и легко касаясь руками перил, — вверх и налево, куда поворачивали перила, во мрак. На самом верху он хотел переступить еще через одну ступеньку, которой не было, однако он помнил об этом, и лишний шаг делать не стал. Он снова помедлил, прислушиваясь, и хотя и не был уверен в этом, но ему показалось, что далеко в поле опять начали стрелять из пушек, в основном из тяжелых орудий, семидесятипятимиллиметровых, при поддержке, наверное, пары минометов.

Теперь — через площадку и в открытую дверь, которую легко найти в темноте, потому что он отлично знал, где она, а дальше — по ковру, толстому, мягкому, бледно-серому, хотя он ни видеть его не мог, ни чувствовать под ногами.

Дойдя до середины комнаты, он подождал, прислушиваясь к звукам. Она снова погрузилась в сон и дышала довольно громко, со свистом выдыхая воздух между зубами. Окно было открыто, и занавеска слегка колыхалась, возле кровати тикал будильник.

Теперь, когда его глаза привыкали к темноте, он уже мог различить край кровати, белое одеяло, подоткнутое под матрас, очертания ног под одеялом; и тут, будто почувствовав его присутствие в комнате, женщина пошевелилась. Он услышал, как она повернулась один раз, потом другой. Ее дыхания он больше не различал, зато было слышно, как она шевелится, а один раз скрипнули пружины, точно кто-то прокричал в темноте.

— Это ты, Роберт?

Он не сделал ни одного движения, не издал ни единого звука.

— Роберт, это ты здесь?

Голос был какой-то странный и очень ему не понравился.

— Роберт!

Теперь она совсем проснулась.

— Где ты?

Где он раньше слышал этот голос? Он звучал резко, неприятно, точно две высокие ноты столкнулись в диссонансе. И потом — она не выговаривала «р», называя его по имени. Кто же это был, тот, кто когда-то называл его Обетом?

— Обет, — снова сказала она. — Что ты здесь делаешь?

Может, санитарка из госпиталя, высокая такая, белокурая? Нет, это было еще раньше. Такой ужасный голос он должен помнить. Дайте-ка немножко подумать, и он вспомнит, как ее зовут.

И тут он услышал, как щелкнул выключатель лампы, стоявшей возле кровати, и свет залил сидевшую в постели женщину в розовом пеньюаре. На лице ее было выражение удивления, глаза широко раскрыты. Щеки и подбородок, намазанные кремом, блестели.

— Убери-ка эту штуку, — произнесла она, — пока не порезался.

— Где Эдна?

Он сурово смотрел на нее. Сидевшая в постели женщина внимательно следила за ним. Он стоял в ногах кровати, огромный, широкоплечий мужчина, стоял недвижимо, вытянувшись, пятки вместе, почти как по стойке «смирно», на нем был темно-коричневый шерстяной мешковатый костюм.

— Слышишь? — строго сказала она. — Убери эту штуку.

— Где Эдна?

— Что с тобой происходит, Обет?