Дорогами Чингисхана
Шрифт:
В «Сокровенном сказании монголов» подробно изложена история о смерти Чингисхана, но ничего не говорится о погребении. Зато есть одно персидское сообщение, согласно которому Чингисхан распорядился, что его тело, не важно, где он умер, должно быть перевезено обратно на родину. Там, на склонах Бурхан-Халдуна, горы-охранительницы, он и должен быть похоронен — в любимом месте дней юности. О местоположении могилы рассказ не дает никаких подробностей, как нет и описания того, как упокоился самый могущественный и богатейший монарх своей эпохи. Согласно Карпини, монголы скрывают могилы своих великих вождей. Перед тем как выкопать подземную камеру, куда будет помещен мертвец, вероятно, вместе с любимым рабом, они аккуратно снимают дерн, корни и все прочее. Потом яму зарывают, и дерн укладывают на прежнее место, так что никто не способен отыскать могилу. Иногда на могилу сажали деревья, чтобы скрыть ее точное местонахождение и разбить священную рощу в память об умершем вожде. По могиле в степи прогоняют табуны лошадей, чтобы стереть всякий след погребения. Карпини говорил, что монголы в погребениях «хоронят много золота и серебра». В соответствии с персидским
Понятно, что тайна места погребения Чингисхана породила немалое число предположений о том, где может находиться гробница и не набита ли она сокровищами, награбленными самым успешным грабителем в истории. Теорий множество. На протяжении нескольких веков верили, что тело Чингисхана погребено не в Хэнтэе, а во Внутренней Монголии, в области Ордос. Пржевальский слышал, что прах Чингисхана «лежит под желтым шелковым балдахином посреди кумирни и покоится в двух гробах: одном серебряном, другом — деревянном. Тут же находится и его оружие». За этой могилой тянется мрачная политическая история. Несколько раз «мощи» уносили оттуда, но затем они возвращались на место как символы монгольской государственности. Вторгшись в Манчжурию, японцы попытались завладеть «реликвиями». Они планировали создать марионеточное монгольское государство, центром которого хотели сделать гробницу Чингисхана; были даже составлены архитектурные эскизы нового мавзолея для упокоения останков. Эти планы так и не были реализованы, но когда китайское коммунистическое правительство открыло в 1955 году существующее и поныне мемориальное сооружение, наблюдатели прокомментировали, что оно имеет необъяснимое сходство с японским проектом. И когда в Монголии оставили без внимания 800-летнюю годовщину со дня рождения Чингисхана, никак ее не отпраздновав, китайские коммунисты мастерски набрали политические очки в глазах монголов, специально дав разрешение на паломничество к усыпальнице в Ордосе. Поклониться памяти своего великого предка отправились тридцать тысяч монголов.
Сегодня большинство ученых полагают, что в святилище в Ордосе находится, в лучшем случае, оружие Чингисхана. Вряд ли существовала какая-то опись того, что хранилось в святилище, и после всех бурных событий, после того как предполагаемые останки не раз покидали его и возвращались обратно, есть немало сомнений, сколько же в святилище могло остаться оригинальных реликвий. И что важнее, существуют и, вероятно, очень давно неверные представления относительно местонахождения самой усыпальницы. Возможная причина ошибки состоит в том, что когда Чингисхана похоронили на склонах Бурхан-Халдуна, на одно монгольское племя была возложена обязанность охранять могилу. Но над гробницей вырос лес, все следы были потеряны, и племя в конце концов переселилось в Ордос, где продолжало заявлять о себе как о хранителях могилы Чингисхана, но уже в совершенно ином месте.
В попытке выяснить истину в Хэнтэй отправилась японско-монгольская «Трехреченская экспедиция», субсидируемая ведущей японской газетой, и с энтузиазмом взялась за разрешение проблемы. Свои поиски экспедиция, оснащенная по последнему слову науки и техники и вооруженная практически всеми новинками современных технологий, начала с огромным размахом. Были тщательно изучены спутниковые фотографии района вокруг Бурхан-Халдуна и составлена мозаика из аэрофотографий. Теперь экспедиция занималась кропотливой полевой топографической съемкой местности с использованием теодолитов и дальномеров. Но главные надежды ее члены возлагали на грандиозную программу дистанционного зондирования, исследуя растительность, почвы, скалы и электромагнитные поля. Район тщательно прочесывали группы японцев и монголов, оснащенные инструментами, с виду напоминавшими миноискатели, или черными ящичками, висящими у исследователей на шеях; сами они всматривались в шкалы, прислушивались к звукам в наушниках, колдовали с переключателями и ручками. Главный довод исследователей: если усыпальница Чингисхана находится тут, то она достаточно большая, чтобы внести изменения в обычный профиль поверхности. Традиционалисты и скептики возражали, приводя текст древнего сказания, что могила Чингисхана вырыта на дне долины, а чтобы скрыть ее, могилу затопили, либо изменив русло реки, либо даже создав на этом месте рукотворное озеро. Чтобы не обмануться, японские специалисты составляли точные карты озер и речных русел и искали аномалии в конфигурации гидрографической сети. Монгольские власти дали экспедиции на поиски три года; когда мы встретили членов экспедиции, они завершали первый сезон.
Можно только догадываться, какие мысли возникли у японских исследователей, когда на вершине холма внезапно появился и направился вниз через лагерь отряд монголов, с виду похожих на банду разбойников, верхом на косматых лошадях и с ружьями за плечами. Но нашим монгольским спутникам, любящим порисоваться, определенно нравилось, какие чувства они вызывали. Осадив норовистых лошадей, они громкими криками приветствовали своих приятелей-монголов, работавших с японцами, как всегда внеся сумасбродным и показно-удалым поведением суматоху в рутинный порядок скучных раскопок. Затем, после стакана горячего чая, мы вновь двинулись в путь, проезжая мимо желто-белых палаток-иглу и оставляя позади толпу ошеломленных этим визитом японцев, в глазах которых я заметил определенную зависть к беспечному и легкомысленному образу жизни недолго задержавшихся у них гостей.
Еще через час мы достигли подножия горы. И там, выехав на поляну среди сосен, мы увидели то, что на первый взгляд было очень похоже на индейский вигвам.
Это оказался шалаш из сухих ветвей, сложенных в форме высокого конуса.
Нам потребовалось три очень напряженных часа, чтобы взобраться на вершину Бурхан-Халдуна. Первозданный лес эпохи Чингисхана, с густым подлеском, где будущий Властелин Мира прятался от разыскивающих его врагов, сменился намного более редким сосняком, к тому же сгоревшим в лесных пожарах до остовов. Многие стволы лежали на земле, перегораживая дорогу вверх комелями костяного цвета и остро обломанными сучьями. Чтобы еще больше затруднить восхождение, склон горы повышался очень круто, и из-под неподкованных копыт нередко сыпались камни и комья податливой земли. Спешиваться монголы и не думали, а лишь понукали своих низкорослых лошадей, гоня их по крутым предательским склонам. Лошади тяжело дышали, задыхались, упрямо карабкаясь вверх, а глинистый сланец шумно осыпался позади. Картина столь атлетического подъема производила сильное впечатление, и у меня не было сомнений, что монгольская конница, славившаяся тем, что способна преодолевать любые препятствия, по праву заслужила свою репутацию.
Выбравшись из сгоревшей чащи, мы вступили на отрог горы выше границы произрастания лесов. Отсюда мы увидели гребни бурых скал, рядами протянувшиеся на юго-запад. Горные вершины были выветренными, древние ледники изгладили и обстругали их так, что почти все они казались одинаковой высоты. Это порождало иллюзию, что горизонт невероятно далек. Совсем рядом, казалось бы, рукой подать, на склоне горы недавний оползень воздвиг естественную дамбу, образовав маленькое озеро. Замерзшая поверхность озера казалась лоскутом ослепительной белизны среди холодного однообразия тускло-серо-коричневого пейзажа.
Последнюю милю мы проехали по голым скалам и лишайникам. Я чувствовал, как вздрагивала даже моя закаленная монгольская лошадка, когда ее неподкованные копыта ударяли по грубому неровному камню, изрезанному глубокими расщелинами, где на расколовшейся от постоянного чередования стужи и оттепели поверхности скалы возникли гексагональные узоры, напоминавшие гигантские каменные соты. Мы были открыты ветру, по монгольским стандартам считавшемуся всего лишь умеренным ветерком, но пронзительно холодному. Последние сто футов восхождения по крутой сланцевой глине, и мы оказались там, где вершина Священной Горы поднимала к небу свой голый купол. На вершине купола нашим взорам предстал необычный лунный ландшафт — маленькие иззубренные скалы стояли на краю или теснились маленькими группками. Десятки и десятки маленьких обо покрывали вершину горы. Эти священные пирамиды-керны сложили из валявшихся здесь камней те, кто пришел поклониться Священной Горе. На самом дальнем от нас краю вершины высился обо намного крупнее и солиднее остальных. В расщелины камней, образующих пирамиду, были воткнуты сухие ветки, торчавшие, словно иссохшие когтистые лапы. Вокруг подножия обо были сложены те же приношения, какие мы видели у «вигвама», — спички, деньги, тряпичные клочки, даже плитка китайского чая. У местных жителей эта пирамида носит название «Трона Чингисхана», и, если верить легенде, будучи еще молодым вождем клана, Властелин Мира приходил сюда, чтобы окинуть взглядом свои первые владения у подножия Бурхан-Халдуна.
Здесь мы установили вторую памятную доску Герела. Несомненно, каменная плита с прикрепленным к ней бронзовым изображением Чингисхана в облике зрелого Владыки Мира была более эффектна, чем любые предшествующие приношения. Ариунболд прислонил ее к вершине обо. Потом, без единого слова, весь отряд — араты, художники и волонтеры экспедиции — выстроился перед обо. Все вытянули руки вперед, стоя лицом к плите. Тут не было ламы, чтобы возглавлять молитву, поэтому, запинаясь поначалу, затем, со все большей уверенностью, наши монгольские спутники начали выкрикивать: «Хуууурай! Хуууурай! Хуууурай!» Странно было слышать это на голой горной вершине в самом сердце дикой Азии. Несколькими неделями позже мне довелось услышать тот же самый клич на Национальном стадионе Монголии, когда скандирующие выражали свое почтение и верность государству. Но когда я услышал этот клич на неприятном холодном ветру на вершине Бурхан-Халдуна, звучащий в память Чингисхана, то понял, что путешествие, которое для нас с Полом было географическим исследованием, для наших монгольских спутников являлось чем-то намного большим — для них оно было паломничеством.