Дорогами войны. 1941-1945
Шрифт:
– Один раз приезжали?
– Чаво это?
– Говорю, один раз приезжали?
– Товарищ младший лейтенант! Конница! – крикнул наблюдавший за степью сапер.
Коробков поднял бинокль. Немцы хотя и были далеко, но определить по цвету мундиров можно было безошибочно. Они шли шагом, примерно около эскадрона или взвода. Два немца приближались, и в мареве их фигуры удлинялись. Прямо от дома начиналась залежь, заросшая все тем же спасительным донником. К Коробкову подошел старшина:
– Товарищ младший лейтенант, может быть, устроить им засаду?
– Нет, старшина,
Дед почувствовал, о чем идет речь, и подбежал к Коробкову.
– Ребяты, ради бога уходите, вот за угол и в донник! Побьют они нас! Вот за угол – и в донник, там обождите меня.
В сотне метров «ребяты» залегли в доннике. Вскоре нагрянули конники, хорошо было слышно, как они орали «комиссар! комиссар!», потом открыли стрельбу.
– Неужели деда убьют? – спросил старшина.
– Не думаю. Похоже, это они запугивают. Они любят, чтобы при их появлении все трепетали.
Все затихло. Конники уехали. Группа продолжала наблюдать за кавалеристами. Казалось, что они ездили по степи бесцельно: то поедут в одну сторону, то повернут в другую. Видимо, патрулировали степь или вели учет пасшегося скота. Из двора вышел старик, он направился по тропинке в гущу донника, ковыляя и помахивая рукой вперед. Коробков, старшина, а потом и все пошли по тропинке вслед за дедом. На полянке среди зарослей стояли ульи. Оказалось, дед не дом охранял, а находился здесь с пчелами. Пчелами было все заполнено, они здесь же поблизости копошились в желтых цветах донника. Старик взял у старшины и накачал полный котелок меда. Развязал принесенный с собой узелок и дал буханку хлеба. Наевшись меда до жжения в желудке, сели в кружок, разговорились. Начал Коробков:
– Что это немцы кричали «комиссар, комиссар»? Вас за комиссара приняли?
– Нет, они показывали на чердак, спрашивали, там ли комиссар.
– А стреляли по кому?
– Дык по них же, по комиссарам: по чердаку.
Старик был не такой уж одичавший, как показалось вначале Коробкову. Он был в курсе всех событий и дал Коробкову ценную информацию. Теперь Коробков знал, что наши войска заняли оборону по левому берегу реки Дон, так что предстояло пересечь (если идти в направлении Вешек) сплошные хутора и главную дорогу на Суровикино. На этой дороге сплошным потоком идут войска, а остальной путь до Дона не представляет большой опасности, если идти осторожно.
– Я бы довел вас до самого Дона, за четыре ночи были бы там, да вот стар стал, хромой. Эх, молодость! Где ты? – вздохнул старик.
Все встали, начали прощаться со стариком и благодарить за завтрак, а старик напутствовал:
– Самое главное – идите осторожно, больше высматривайте, наблюдайте, а потом уж идите. На Чиру, смотрите, хуторов вам не миновать, а там сейчас немца видимо-невидимо.
Солнце клонилось к горизонту, когда группа подошла к хутору из двух дворов. Убедившись, что там немцев нет, вошли в первый двор. Там стояла пожилая женщина, типичная казачка, уставилась враждебными, ненавидящими глазами.
Коробков спросил:
– Немцы у вас бывают?
– Чаво-о-о?
– Немцы у вас бывают?
– А черт вас разберет, где немцы, а где кто.
– Ах ты б… старая, я сейчас научу тебя отличать русских от немцев, – произнес Коробков, снимая с плеча винтовку.
Тетка пулей метнулась на скотный баз и скрылась за перегородками.
Коробкову неудобно стало за свой поступок, он повернулся к старшине:
– Она, кажется, и вправду подумала, что я буду стрелять в бабу.
– Стрелять пулей для нее большая честь, а вот дробью бы не мешало пройтись по ж… – отозвался старшина.
Направились во второй двор, этот вовсе был пустынным. Постояв во дворе, хотели уходить, но Коробкову показалось, что там, в сараях, кто-то есть. Они со старшиной пришли на базы. В дверях конюшни стоял молодой мужчина, он положил руки на верхнее перекрытие дверного проема и настороженно смотрел на подошедших. Весь его облик говорил о принадлежности к Красной Армии: он даже не успел снять обмундирование красноармейца срочной службы. Некоторое время стояли, рассматривая друг друга. Коробков спросил:
– Красноармеец?
– Бывший.
– Убежал из части?
– Так части-то нет, и Красной Армии нет, а куда я пойду из дома?
– Там, поверх двери, что у тебя, оружие? Опусти руки, мы с тобой воевать не собираемся.
– Гы-гы-гы, – усмехнулся домосед.
Подошли к остальной группе. Коробков сказал:
– Пошли, хлопцы, здесь не пообедаешь.
И Коробков направился по тропинке в степь.
Стало вечереть, группа подошла к стойлу, где несколько женщин в белых косынках доили коров. Как только женщины угадали на пилотках звездочки, а в руках оружие, они бросили ведра и ринулись наутек. Только одна женщина не побежала и, не повернув головы, продолжала доить.
– Здравствуй, хозяйка!
– Здравствуйте.
– Найдется у вас что-нибудь поесть?
Женщина сняла с изгороди висевшую на гвоздике цедилку и подала саперу.
Подставила чистое ведро, сказала:
– Держи над ведром.
Сама взяла ведро, полное молока, и перелила через цедилку в порожнее ведро. Из будки принесла буханку хлеба и, передавая, сказала:
– Идите, вон там в балочке поедите, а ведро оставьте там. Мы сами возьмем, сюда не надо подходить.
– Не понимаю, – задумчиво произнес Коробков, допивая свою порцию молока. – Что они нас так испугались? А, старшина?
– Коровы колхозные, а кому они доят молоко? Видно, немцам. Или боятся репрессий от фрицев за контакт с красноармейцами.
Поели молока и двинулись дальше. Ночью набрели опять на громадное стадо скота. Тучные коровы и быки стояли и лежали, пережевывая жвачку. При приближении солдат они прекращали жевать и с удивлением рассматривали проходящих, как бы спрашивали друг у друга: «Смотри, откуда они появились?» Среди коров присели отдохнуть. Старшина дотронулся до Коробкова и, указав подбородком, прошептал: