Дорогая Альма

Гавен Михель

Что же делать? Маренн встала, прошлась по кабинету. Остановилась перед потемневшим портретом Бетховена над роялем. «Моя хозяйка, княгиня Зинаида Кристофоровна, – вспомнилось, как рассказывал ей на днях Пирогов, – воспитывала нас, меня и свою дочь Ниночку, в строгости и скромности. Супруг ее, Казимир Сигизмундович, все время был в разъездах по делам службы и имения. Зинаида Кристофоровна же самое большое значение придавала образованию. Иные, графы Потоцкие, например, – их усадьба здесь поблизости, – вкладывались в предметы роскоши, устраивали поражающие воображение сады с фонтанами, банкеты и гулянья, гремевшие на всю округу. Зинаида же Кристофоровна считала, все это – пустое. Хотя сама она из их семейства, Потоцкая в девичестве.

И не потому, что доходы не позволяли, и отец Казимира Сигизмундовича потратился на артисток и охоту, залез в долги. Не того склада она была человек. Меня она послала учиться в Варшаву, а затем в Петербург. Ниночка прекрасно пела и играла на фортепьяно. Зинаида Кристофоровна выписывала ей лучших педагогов из Италии, мечтая, что дочь посвятит себя музыке. Она содержала две больницы для бедных, бесплатную школу для крестьянских детей, сиротский дом.

Когда Казимир Сигизмундович умер в 1906 году от болезни сердца, я старался служить Зинаиде Кристофоровне и Ниночке опорой и защитником. До сих не могу простить себе, что не уговорил их покинуть имение, когда в марте 1918 года советская власть утвердилась окончательно. Я не смог их защитить от пуль грабителей, среди которых оказалось немало тех, кто раньше посещал школу и лечился в больнице Святой Ксении, которую патронировала княгиня. Они вынесли все ценности, украшения. Испортили и уничтожили все, что под руку попадало. Но главное – убили Зинаиду Кристофоровну и Ниночку. Есть такие минуты в жизни, фрау Сэтерлэнд, когда надо действовать решительно. Упустив их, уже ничего не исправить, и жалеешь о том всю жизнь». Да, надо действовать решительно. Время уходит. И способ остается только один. Маренн вернулась к столу и сняла телефонную трубку.

– Соедините с приемной бригадефюрера Шелленберга, фрейлейн, – попросила телефонистку. Вскоре она услышала знакомый голос Джил.

– Шестое управление. Приемная бригадефюрера Шелленберга, слушаю вас.

– Девочка моя. Я тебя тоже слушаю. И твой голос для меня – как музыка, – произнесла Маренн с улыбкой. – Здравствуй, моя дорогая.

– Ой, мама, как я рада! – воскликнула Джил. – Я так ждала твоего звонка! Как ты? Когда приедешь? Ты виделась со Штефаном?

– Конечно. Штефан приезжал вчера. Передавал тебе привет. А у меня, ты сама знаешь, как всегда, очень много работы. По приказу у меня еще шесть дней, и я должна вернуться в Берлин. Очень жду, когда мы с тобой увидимся.

– Я очень скучаю, мамочка.

– Я тоже. Но, знаешь, я хочу попросить тебя помочь мне в одном важном деле, – начала Маренн осторожно. – Это касается жизней ни в чем не повинных людей. Они могут погибнуть. Я очень хочу им помочь. Но, находясь здесь, я не справлюсь одна. Но если ты поможешь – мы обязательно справимся. И спасем много людей. Ты мне поможешь?

– Конечно, мамочка. Все, что скажешь, – с готовностью согласилась Джил. – А что надо сделать?

– Вы у меня замечательные дети – и ты, и Штефан – оба. – Маренн улыбнулась. – Вот так вот неожиданно, в самый, казалось бы, неподходящий момент, понимаешь: не зря старалась, воспитала правильно.

– О чем ты, мамочка?

– Так, про себя. – Маренн вздохнула. – Вот что, Джил. Ты сейчас составишь на бланке Шестого управления докладную записку на имя рейхсфюрера СС. Я продиктую тебе все данные. Ты напечатаешь и подпишешь у Вальтера.

– Он очень занят, – возразила Джил. – К нему не пробиться. Совещания одно за другим.

– Это очень важно, Джил, – повторила Маренн настойчиво. – Я знаю, что ты умеешь. Если уж он совсем не сможет, то пусть даст распоряжение кому-то из заместителей. Но постарайся, пожалуйста.

– Хорошо. Я попробую, – согласилась Джил. – Что дальше?

– А дальше ты позвонишь фрау Марте, да-да, супруге рейхсфюрера. И скажешь, что я очень прошу ее принять тебя. Хотя я уверена, Марта и без моих просьб пригласит тебя в гости

с радостью. Она тебя любит. Всегда тебе рада. К тому же она много занята с ребенком и рада любой передышке, пообщаться, посмеяться с кем-то. Возьмешь в моем кабинете в «Шарите» микстуру для малышки – я приготовила еще перед отъездом, де Кринис знает, где, и поедешь к ней. Оставишь фрау Марте докладную записку и попросишь от меня, чтобы она обязательно показала супругу эту бумагу, но если до конца дня это не удастся – рейхсфюрер задержится на рабочем месте или, более того, будет вызван к фюреру, – пусть она сообщит по телефону о существовании этой бумаги. Мы с тобой до рейхсфюрера дозвониться не сможем. И даже Вальтер не всегда. А вот фрау Марта звонит ему по пять раз на дню. Конечно, я понимаю, что использовать фрау Марту – это запрещенный прием. – Маренн сделала паузу. – Нам с тобой нагорит и от Вальтера, и, конечно, от рейхсфюрера. Но мы-то с тобой знаем, что все это будет длиться не дольше того, как новорожденную малышку что-то снова побеспокоит. А вот десятки ни в чем не повинных людей останутся в живых, а это намного важнее. Ты понимаешь?

– Я поняла, мама, – произнесла Джил, помолчав. – Диктуй, я готова записывать… Я сейчас напечатаю. Через полчала у Вальтера закончится совещание, будет перерыв, и я попробую подписать. А в обед отпрошусь у Ральфа и поеду к фрау Марте. А что это за люди, мама? – спросила она нерешительно. – Это наши солдаты?

– Нет, Джил, – ответила Маренн твердо. – Но об этом мы поговорим с тобой, когда я вернусь в Берлин. Я все тебе расскажу. Обязательно позвони мне, как все закончишь. Обратись к Ральфу. Он поможет тебе со мной связаться.

– Хорошо, мамочка! Я люблю тебя.

– Я жду твоего звонка, дорогая.

Маренн положила трубку. Действительно, оставалось только ждать. Ждать Рауха, ждать сообщений от Джил. Ждать, что же предпримет Олендорф. И заниматься своими непосредственными обязанностями. Ближе к обеду Маренн собрала медикаменты для Вари. Пирогов позвал Юру и сказал, что тому следует навестить тетку Пелагею.

– В дом не заходи, – наставлял он воспитанника. – Пусть Пелагея сама к тебе выйдет. Передашь ей посылку. Расспросишь, как и что. И сразу назад. Нигде не задерживаться. А если его остановит патруль? – Иван Петрович с тревогой взглянул на Маренн. – Обыщут. Немецкие медикаменты – скажут, что украл.

– Не волнуйтесь, я дам разрешение со своей печатью, – успокоила она. – Да, если найдут медикаменты без соответствующего разрешения, арестуют. Но Юре ничего не грозит. Сразу покажешь патрулю бумагу; если что, не волнуйся, требуй, чтобы обращались ко мне. А если нет, я сама тебя найду, сегодня же.

– Все понял? – Пирогов внимательно посмотрел на мальчика. Тот кивнул головой. – Тогда бери посылку и иди. – Он обнял Юру, прижав к себе. – С Богом.

В ожидании время тянулось долго. Юра вернулся спустя часа три, когда уже стало темнеть. Из его слов стало ясно, почему Олендорф бездействовал. В деревне все еще находились танкисты бригады «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Но, по словам Пелагеи, они собирались уходить.

– А что так долго? Я места себе не находил, – выговаривал Пирогов Юре, налив стакан крепкого чая. – Я же сказал, только туда и обратно. Где ты пропадал?

– Меня тетка Пелагея в дом зазвала, – признался Юра, опустив голову. – Накормила калачом сладким. Вот второй вам прислала и сала кусок. – Он показал на сверток, который принес с собой. – Дядя Иван Петрович. – Он поднял глаза, в них стояли слезы. – Я вторую собаку там видел. Тоже пограничников. Тоже раненую. И хозяйку ее, старшину медслужбы, как она сама мне сказала. Варвару Ильиничну. Так она – хозяйка Графа и Неллы. Нашу Альму Неллой зовут на самом деле. И она из того пограничного отряда, в котором Варвара Ильинична ветеринаром служила. Иван Петрович, она сказала, что Альму заберет. – Юра всхлипнул. – То есть Неллу.