Дорогая Альма
Шрифт:
– На болотах, говорите? – переспросила Маренн. – А добраться туда как? Далеко ли? Есть тропинка?
– При Сигизмунде Рогановиче болота как такового не было еще, – ответил Пирогов. – Просто вода, камыши. Озеро застойное. Это за последнее время там все заросло и ил скопился, а Сигизмунд-то был барин избалованный, он по плохой дороге ездить, сапоги пачкать не стал бы. Он приказал прорубить туда дорожку в лесу и в озере насыпь сделал с деревянным настилом. Чтоб девиц аж на коляске к убежищу своему подвозить. И чтоб шампанское туда, сладости всякие поставляли, опять же. Но с тех пор в лесу та дорога молодняком заросла, теперь уж это деревья высокие. А озеро тиной затянуло, и насыпь под воду ушла. Пройти по ней можно, но только тому, кто знает, где идти.
– Лесник знает? – спросила Маренн.
– Уверен, что да, – ответил Пирогов
– А еще кто-нибудь знает? – поинтересовалась Маренн. – В деревне.
– Знал старый Азар, отец Натальи-почтальонши, – ответил Пирогов неуверенно. – Он у князя Сигизмунда по молодости в большом доверии был. Личный прислужник, так сказать, денщик, постельничий, возница. Он на козлах коляски сидел, когда Сигизмунд Роганович с артистками на развлечение в домик свой приезжал. Но Азар суровый был мужик. Не болтун. Он и сыну Сигизмунда Казимиру о похождениях отца рассказывать отказался. Мол, обещал барину хранить до гроба секреты его, так и буду. Но дорогу показал. Бывал там Казимир разок. На берегу, во всяком случае. Уж не знаю, отважился ли в домик заглянуть. О том Зинаида Кристофоровна мне никогда не рассказывала. Раз уж князю Казимиру не рассказал, то, уверен, в деревне никому он тайну не раскрыл. Даже дочь его Наталка, и та, думаю, не знает. Его ж и убили, Азара-то, большевики эти из Черкасска, считай, бандиты обычные, что лозунгами прикрывались, спустя два дня, как убили княгиню Зинаиду Кристофоровну и Ниночку, да всю усадьбу разграбили. – Пирогов присел на стул и, горестно вздохнув, продолжил: – Не поверили, что в княжеском доме никаких особых ценностей, кроме икон да книг, нет. Был среди них и местный ухарь, пьянь да бездельник, Агафон-портняжка. Отец у него неплохим портным слыл. Кравец фамилия их, все портными в роду были. А Агафон – бездарность, ленивый пес. Никогда не работал толком. Пьянствовал, бродяжничал, попрошайничал. Отцовскую мастерскую пропил. А в большевики первым записался, чтобы над другими власть иметь. Он в княгиню Зинаиду и Ниночку стрелял, тварь. Явился в кожаной тужурке, с маузером, комиссар, видите ли.
Так вот, решил Агафон этот, что сокровища Свирских в той самой хижине князя Сигизмунда спрятаны. А кто знать может, как туда попасть? Вот и отправились к Азару. Он, конечно, дорогу им показывать отказался. Так они пристрелили его на пороге дома. Наталку пытать начали. Так она не растерялась, решила показать дорогу. Только в самую топь завела. Там и сгинули все. Жадность, злоба сгубили всех. И поделом. Правда, не дураки они, Наталку с собой потащили. Она за корягу уцепилась, держалась из последних сил. А Агафон за нее цеплялся. За собой тянул. Микола с берега его из ружья охотничьего добил. А Наталку вытащил. С тех пор они с Пелагеей и Миколой как родные. У тех своих детей нет, так они Наталку опекают. Туда-сюда ходят. То Пелагея к ней, то Наталья к ним. У Азара жена от воспаления легких умерла, еще в молодости, он женился поздно. Из Львова привез, полячка родом. Но здоровьем слаба оказалась. Наталке пять лет исполнилось, как ее не стало. А сыночку старшему десять. В тот же год скончалась она, что и князь Казимир Сигизмундович, земля пухом. – Пирогов перекрестился. – Сын Сбышек на Первой мировой войне погиб, где-то в Бессарабии. Вот и мыкается Наталка одна почитай уж годов двадцать. Хорошо, Азар грамотный был, князь Сигизмунд его жаловал – читать, писать научил, книги в княжеской библиотеке брал, в театры ходил с барином. Так и Наталку грамоте обучил. Она при новой власти на почту устроилась работать.
– И что же она, точно дорогу не знает? – спросил Раух серьезно.
– Если знает, никому не скажет, – уверенно ответил Пирогов.
– И если пытать будут? На расстрел поведут?
– Так водил ее уже Агафонка. – Пирогов вздохнул. – Сама чуть не утопла, а дорогу не показала. Так того Агафонку она с детства знала. А немецким офицерам точно ничего не скажет. Миколу с Пелагеей не выдаст. У нее ж больше нет никого на свете.
– Что ж, тогда действовать будем так, я думаю, – произнесла Маренн. – Я – уполномоченный рейхсфюрера СС, и у меня есть разрешение передвигаться в любое время суток и в любом расположении. Мне придется самой сейчас отправиться в сторожку. Ты, Фриц, поедешь со мной. – Она обернулась к Рауху. – И вы, Иван Петрович, тоже. Но скрытно. Спрячетесь на заднем сиденье. Закроем вас брезентом. Олендорф, конечно,
– Но, – Раух явно растерялся.
– Не волнуйся. – Маренн остановила его возражения. – Все объяснения с оберштурмбаннфюрером СС Скорцени, твоим начальником, я возьму на себя, не сомневайся. Если до этого дойдет, конечно. На переодевания на этот раз у нас времени нет. – Она обратилась к Пирогову. – Так что нашей подопечной придется узнать, кто мы такие. Но думаю, состояние у нее уже улучшилось, так что она вполне сможет рассуждать разумно. Как считаете, Иван Петрович, найдет Микола дорогу в хижину ночью? – спросила она.
– Уверен, что да, – подтвердил Пирогов.
– Тогда даю вам пять минут, предупредите Юру и спускайтесь во двор, – распорядилась Маренн. – Мы будем ждать вас в машине. Сейчас я скажу фрейлен Беккер, что если мне будут звонить из Берлина, пусть примет всю информацию.
Освещая фарами дорогу, машина медленно подъехала к зарослям кустарника, за которыми начиналась тропинка к домику лесника. На лобовом стекле поблескивали мелкие капельки воды – накрапывал дождь. Уныло поскрипывали дворники. В опущенное окно было слышно, как где-то в глубине леса в кромешной темноте надрывно ухает сова.
– Кажется, здесь, Иван? – Маренн повернулась к Пирогову, сидевшему на заднем сиденье. – Фриц, тормози.
– Да, здесь, – кивнул Пирогов и отодвинул подальше брезент, за которым прятался. – Чуть не задохнулся от страха, когда патруль остановил.
– Вообще, они не имеют права останавливать, у нас специальный пропуск. – Маренн показала на документ, прикрепленный с обратной стороны лобового стекла. – Но в темноте не разглядели. Все равно открывать машину я бы им не позволила. Что ж, выходим. Иван, идите вперед, а то мы не очень-то хорошо здесь ориентируемся, – попросила она.
– Да, конечно. – Пирогов вышел из машины. В ночной тишине особенно отчетливо было слышно, как хлопнула дверь. И тут же с поляны послышался приглушенный лай собаки.
– Граф нас услышал, – кивнул Пирогов. – Несет службу.
– Потише, – предупредила Маренн. – Мы не знаем, кто еще здесь следит за нами. Я имею в виду не только людей Олендорфа. Они, скорее всего, по ночам в лесу сидеть не будут, они привыкли работать с комфортом. И даже не местных жителей, они тоже, скорее всего, прячутся по домам, или в землянках. А вот разрозненные отряды большевиков, или даже одиночки… По радио передали, что сегодня в 8 утра практически завершено окружение крупной группировки Красной армии в этом районе, где-то около ста тысяч человек, и это главное кольцо. А есть еще разрозненные очаги, где тоже находятся вооруженные красноармейцы и пытаются прорваться, конечно, выйти к своим. Им нужно оружие, боеприпасы, провиант. Нам бы с Фрицем сейчас совсем не хотелось бы попасть в плен. – Маренн грустно улыбнулась.
– Кому-то это было бы на руку, – ответил Раух. – В обмен на тебя – вполне можно ждать, что немецкие войска откроют фронт и выпустят к своим. Только объявят, что ты в лапах красноармейцев, это немедленно доложат в Берлин. Там ответ будет однозначный.
– Не думаю, что это какая-то гарантия для нас, – усомнилась Маренн. – Во-первых, все они в крайне усталом и изможденном состоянии, командиры наверняка в большинстве погибли. Во-вторых, по-немецки там никто не читает, документы наши не разберет, да и вообще никто так сложно не мыслит, как ты предполагаешь. Вступать в переговоры, звонить в Берлин. – Она усмехнулась. – Все будет намного проще. И страшнее. Просто отберут оружие и пустят в расход. Так что держи автомат наготове и внимательно смотри по сторонам. Идемте, Иван, – кивнула она Пирогову. – Фонарь включать не будем. Идем в темноте.
– Не волнуйтесь. Я здесь каждую ямочку знаю, – успокоил тот.
Стараясь двигаться как можно тише, приблизились к сторожке. Желтый полумесяц бросал лучи света на покрытую каплями траву. Граф снова залаял. Было слышно, как, скрипнув, приоткрылась дверь, тихий голос Пелагеи произнес:
– Що лаешь-то, як скаженный. Хто там идит-то?
– Пелагея, не бойся, это я, Иван, – ответил Пирогов, быстро приближаясь к дому. – Открой. Дело очень срочное.
– Ваня, ты? – переспросила лесничиха. – Один?