Дорогая кузина

Лобановская Ирина Игоревна

— Добрый вечер! Пожалуйста, Александра Васильевича! — вежливо попросил высокий юношеский голос.

— Суворова? — спросил Григорий.

— Почему Суворова? Малышева… — удивился молодой человек и засмеялся. — А-а, ну да… Так звали великого полководца… Сразу не дошло.

— Понятно. Малышев слушает.

Это был Илья. Охлынин, который попросил немедленной аудиенции.

— Приезжайте, — без особой охоты пригласил Григорий. — Но поскорее. Поздно уже…

Так они познакомились.

12

Вадим

проснулся рано и без всякого будильника, как просыпаются люди, ожидающие счастливых новостей, мечтающие о них или погруженные в заботы. Охлынин приподнял голову с подушки, не сразу спросонок вспомнив, где находится, встал и босиком прогулялся по теплому и мягкому ковру. Это оказалось на редкость приятно, особенно для человека, раньше никогда дела с коврами не имевшего. Сквозь плотные портьеры пыталось пробраться августовское солнце. Значит, и здесь бывают нормальные, солнечные, ясные дни.

Вадим отодвинул штору и нахмурился. День снова, будто насмехаясь, обещал быть пасмурным, сереньким, мелко-дождливым… Привычным днем конца августа и начала осени. Для Вадима, родившегося и выросшего на юге, такие дни были в диковинку и представлялись карой небесной за прегрешения. Как люди могут жить без солнца, без тепла, без загадочно высокой, чисто вымытой голубизны неба, едва помеченного нежными белыми пятнами облаков?

Здесь о таком небе, похоже, и не задумывались. Солнце еле-еле разбивало в неравной борьбе разлохмаченные ветром тучи, вяло пробуя вынырнуть из-за них и глянуть на мир. Но тщетно…

Охлынин вздохнул и с досадой отошел от окна. Он словно попал в иную Вселенную, на другую планету, где жили не просто иначе, а вообще в других измерениях и условиях, по другим принципам. И, безусловно, мыслили противоположными категориями и руководствовались полярными настроениями и законами. Сумеет ли он приспособиться к здешней непростой жизни, войти в нее, в ней не задохнуться, смириться с ней? Трудно сказать… Хотя с его хорошей привыкаемостью…

— Маргарррита!.. Маргаррррита!.. — закричал кто-то за дверью довольно странным, противным, каким-то металлическим голосом, звучно раскатывая рычащую букву.

Вадим вздрогнул от неожиданности. Кто это?.. И так рано… Ариадна вчера просила его не шуметь спозаранку. Кажется, ее мать зовут Маргаритой. Ну да, правильно, Маргарита Даниловна. Кто же это так орет и домогается хозяйку?..

Охлынин на цыпочках подошел к двери и прислушался. Полная тишина… А потом вдруг опять загадочный металлический крик:

— Маргарррита!.. Маргарррита!..

Кто-то тихо мягко проскользнул по коридору и ласковый женский голос — не Ариадны — укорил:

— Алена, ты почему кричишь? А еще интеллигентная воспитанная дама! Стыдно! Василий еще спит, наш гость тоже, и Ариадна не вставала… Одна ты вскочила ни свет ни заря и буянишь! Пойдем на кухню, позавтракаем.

Мягкие шаги удалились. Вадим осторожно приоткрыл дверь и выглянул в щелочку. По коридору в сторону кухни шла полноватая женщина в пестром

шелковом халате, а на ее плече сидел большой разноцветный попугай. Точнее, попугаиха по имени Алена.

Охлынин прикрыл дверь. Да, этот новый мир, куда он попал внезапно и случайно, был странен и необъясним. Или просто кажется таким с непривычки?..

Будильник показывал половину восьмого. Дома в это время Вадим обычно давно не спал. Во-первых, будил своими криками и воплями беспокойный Илья, во-вторых, пора было собираться на работу. А здесь царила полная тишина… Правда, сегодня суббота. Все равно…

Вадим снова подошел к окну. И на улице почти никого нет. Все еще спят… Он улегся на ставший ему родным и близким за одну ночь очень удобный уютный диван и снова заснул.

Проснулся он оттого, что Ариадна пощекотала его под подбородком:

— Засоня, вставай! Пора завтракать!

Ариадна сидела рядом, на диване, нисколько не стесняясь. И Вадим подумал, что у них это сочли бы за непристойное для девушки поведение, расценили как нескромность и развязность. Но здесь, в Москве, все рассматривалось совсем иначе.

На Ариадне было то же самое простенькое вчерашнее платьице с большими карманами, а волосы привычно, как всегда строго и туго подобраны в блестящий темный пучок.

И поэту вдруг мучительно захотелось протянуть руку и распустить эту идеальную строгость волос, рассыпать их, разлохматить, растрепать по плечам… Но он тотчас догадался, что каждому, кто видел Ариадну, всегда хотелось того же самого — немедленно распустить ее гладко зачесанные, прилизанные назад волосы.

— Видно, тебе у нас хорошо спалось! — продолжала Ариадна. — Я угадала? Родной дом не снился?

В сущности, это был запрещенный прием. Но именно на него москвичка и рассчитывала. Она смотрела на гостя изучающе и пристально, точно так же, как вчера. И он опять поежился под ее взглядом.

— Мы тебя ждем на кухне, — подвела итог своей утренней словесной разминке Ариадна и встала, не дожидаясь ответа. — Твои полотенца и зубная щетка на тех же местах в ванной.

И вышла. Вадим заторопился. Через десять минут, свежий, бодрый и умытый, он возник в кухне.

— Доброе утро! — радостно поприветствовал он всех и повернулся к хозяйке. — Меня зовут Вадим.

Она приветливо кивнула:

— А я Маргарита Даниловна. Садитесь, Вадим.

Охлынин увидел полноватую женщину уже не в халате, а одетую и причесанную, словно для приема множества высокопоставленных гостей. Казалось, что ее фразы также приготовлялись и обдумывались заранее, уже не раз использованные, обкатанные фразы. Она была в меру улыбчива, в меру доброжелательна, в меру строга и дипломатична. Дочь пошла именно в нее.

Василий Иванович улыбался навстречу гостю. Завтрак начался. Вадим чувствовал себя не очень ловко под тремя парами чересчур зорких глаз. Правда, хозяин, великий писатель Величко, не особенно донимал его своим вниманием, зато дамы старались за пятерых.