Дороги джунглей
Шрифт:
В какой-то год, Джанмутти не помнит точно, в какой, долго не приходил дождливый сезон. Неокрепшие ростки раги погибали от сухого горячего ветра. Горные потоки и ручьи обмелели, и многие из них пересохли. Люди стали болеть. Тогда вождь сказал, что богиня требует жертвы. У жертвенного столба закололи буйвола. Но дождь не начинался. Свинцовые тучи, покрывавшие небо, обходили Райягада стороной. Ни одна капля живительной влаги не пролилась на поля кхондов.
Однажды в деревне в присутствии многих отец сказал, что богиня не приняла их жертвы, потому что вождь деревни несправедлив. Его выслушали с молчаливым испугом. Джанмутти видела, каким пепельно-серым стало лицо вождя. Его губы искривились в угрожающей усмешке и обнажились желтые зубы-клыки.
Через
Еды в доме почти не было, и душа отца отправилась в далекое путешествие плохо накормленной. Потом пришел вождь и сказал матери и Джанмутти, что они могут идти работать на его поле. Год был трудным и неурожайным. Вождь плохо кормил работавших на его поле. Но Джанмутти уже входила в силу. Она была здоровой и ловкой. Когда созрели мандарины и манго, она стала носить их в долину. За это ее кормили. Путь в долину был нелегким, но Джанмутти без труда несла тяжелые корзины с фруктами. Она боялась только тигров, но дух отца охранял ее в пути. По вечерам, когда она плясала и пела, многие парни заглядывались на нее. Но она тогда еще не думала о них. Однажды она вернулась в свою хижину и застала там чужих людей. Люди были из дальней деревни Сарати. Она никогда не видела их. Кроме них в хижине были родственники отца. Джанмутти каким-то обостренным чутьем почувствовала, что речь идет о ней. Она в растерянности остановилась на пороге. Гости бесцеремонно разглядывали ее — так, как будто она была свиньей или козой, а эти чужие хотели купить ее.
— Ничего, — сказал один из них, — я думаю, подойдет. Она ловка и сильна. Будет хорошо работать. У Раины большое поле. Он даст за нее сто рупий.
— Тебе повезло, мать, — сказал знакомый голос. Джанмутти сразу не разглядела, что в хижине был и вождь.
— Они дают хорошую цену за твою дочь.
— Но я не знаю, что скажет Джанмутти, — слабо возразила мать.
— Она может ничего и не говорить. За дочь вождя не всегда такую цену дают. Тебе нужно кормить остальных. Твой муж умер. Соглашайся.
И желтые зубы вождя странно блеснули в полумраке хижины.
— Соглашайся, мать, — поддержали вождя родственники отца.
Так была решена судьба Джанмутти. Она никогда не видела Раину до этого. Кроме ста рупий, половину которых забрал у матери вождь, Раина дал тридцать рупий на свадьбу и зарезал корову для гостей. Родственники Раины увезли Джанмутти навсегда из родной деревни. Больше она ее так и не увидела.
Раина не понравился Джанмутти. Он был намного старше ее, заставлял много работать, не разрешал вечерами танцевать у костра. Он часто напоминал о том, как дорого за нее заплатил. Но Раина был ее муж, и ей приходилось с ним мириться. После тяжелого дня, проведенного на поле Раины, она сидела на пороге хижины, положив на колени натруженные руки и безучастно глядела на каменного деревенского бога. В ее родной деревне покровительницей жителей была богиня. О чужом боге она ничего не знала. Он казался ей таким же каменным и грубым, как сердце ее мужа. Так шли дни за днями. Они были однообразны и серы. Дни, наполненные ворчанием, упреками и насмешками мужа, омраченные безысходной тоской, а иногда и слезами. Джанмутти разучилась смеяться и танцевать. Дождливый сезон сменялся холодным, холодный — жарким, и так год за годом. Память Джанмутти была не в состоянии уцепиться за гладкую, похожую одна на другую поверхность этих катившихся куда-то в прошлое лет. Она помнит только, когда родился ее первенец. А затем появились еще двое. Раина стал мягче обращаться с ней. Она отработала свои сто рупий, и, кажется, с прибылью. Но жизнь Раины клонилась к закату. И когда однажды Джанмутти нашла его мертвым, она не очень огорчилась.
Джанмутти была еще молода и хороша собой. И Дага был тоже молод. Он жил в деревне Каджури.
Однако все это продолжалось недолго. Дага становился настойчивей и настойчивей. А Джанмутти каждый раз говорила «нет». Однажды Дага сказал ей:
— Если ты будешь упорствовать, я возьму тебя силой. У тебя характер отца. Он был тоже упрям, но все знают, чем это кончилось.
— Если ты это сделаешь, Дага, то нарушишь закон племени, — ответила Джанмутти.
— Я сделаю все по закону, и ты будешь моей, — рассердился Дага.
Он прокрался в деревню ночью как вор. С ним были его братья и друзья. Он схватил спящую Джанмутти и обмотал ей голову тряпкой. Когда она поняла, что произошло, было уже поздно. Он принес ее, оглушенную и охрипшую от криков, в Каджури и бросил на пол в своей хижине. Наступило хмурое, пасмурное утро. Джанмутти лежала на полу хижины, и у нее не было сил подняться. Казалось, она оглохла и ослепла. Оглохла от горя и ослепла от слез.
Но то, что случилось, было не самым страшным. Страшное наступило потом. Родственники покойного мужа забрали детей к себе.
— Это дети нашего сына, — объяснили они ей. — Поле принадлежит теперь твоему сыну. Оно должно оставаться в семье. Мальчик будет у нас. За девочек со временем мы получим хороший выкуп. У тебя теперь есть муж, зачем тебе дети Раины?
Не помогали ни мольбы, ни слезы. В отчаянии Джанмутти кричала:
— Они мои, мои!
Но девяностолетний дед Раины, глава семьи, смотрел на нее слезящимися непонимающими глазами и говорил:
— Ты можешь приходить и навещать их. Не беспокойся, у твоих детей будет все.
Патриарх использовал свои права. Больше она не видела детей. От разлуки с ними она заболела. Все перестало ее интересовать, даже работа. В волосах появились первые седые пряди, а на лбу и под глазами залегли глубокие морщины. Кажется, теперь Дага жалел, что похитил Джанмутти. Она не принесла ему радости. Каждый раз, встречая печальные и безучастные глаза жены, Дага испытывал угрызения совести. Он понимал, что виноват, и старался всеми силами загладить вину. Но Джанмутти оставалась равнодушной ко всем знакам внимания. Она не замечала Дагу, покорно выполняла то, что он просил, но ее внутренний мир, полный страданий и печали, отрывочных воспоминаний о прошлом, был закрыт для него. Дага был добр к Джанмутти, но его доброта не трогала ее. Слишком много зла принес он ей. Казалось, все умерло в Джанмутти, и жизнь текла мимо нее, не захватывая ее своим течением. Но это только казалось…
Жаркий сезон — весна горных кхондов. Пора любви. Сколько прошло таких жарких сезонов в ее жизни, Джанмутти не помнила. Но этот был особенным.
Курма, двоюродный брат Даги, жил в Камбеси. Иногда он приходил в Каджури. Разбитной и острый на язык, он в присутствии Джанмутти становился робким и застенчивым. Джанмутти почему-то каждый раз ждала его. Однажды Даги не было дома. Курма пришел, но, увидев, что брата нет, хотел уйти. Джанмутти попросила его остаться. Они долго сидели молча, изредка перебрасываясь ничего не значащими словами.
— Кажется, наступил жаркий сезон, — произнесла она вслух.
— Ты что-то сказала? — это вернулся Дага.
— Я сказала, что наступил жаркий сезон, — ответила Джанмутти и засмеялась. Может быть, впервые за много лет. Дага оторопело посмотрел на нее, а потом тоже засмеялся. Но Джанмутти окинула его странным взглядом и ушла в хижину. А Дага остался стоять, как жертвенный столб…
Теперь Джанмутти иногда ходила в Камбеси навестить семью дяди Даги. Курма тоже приходил, как прежде, в Каджури. Оба уже знали, что любят друг друга. Однажды Джанмутти сказала Курме: