Дороги разных миров
Шрифт:
– Немножко умею.
– Молодец. Лучше плохо ехать, чем глубоко лежать. Надеюсь, мотор заведётся, потому что тянул он под конец совсем тухло. Я скажу, куда рулить, и постараюсь справиться с переходами, но педали временно не для меня. Главное, не вырубиться совсем… О, притащил? Отлично. Так, попробовать что ли, эту, со смешной этикеткой? Ну, за моё пострадавшее здоровье, детишки!
– Ну… Так себе виски, – сообщила Аннушка, оторвавшись от горлышка. – Этикетка – его главное достоинство. Но содержание алкоголя достаточное, чтобы смириться с тем, что
Девушка резко перевернула бутылку над раной и заорала нечто громкое, неразборчивое, но, судя по интонации, крайне нецензурное.
– Уау! – выдохнула она. – Вот вам и антисептик… Теперь надо замотать… Надо… Перевязать…
Она резко побледнела, откинулась назад на кровать, глаза её закатились, голова упала набок.
– Она умерла? – тихо спросил Лёшка.
– Нет, – ответила Василиса. – Видишь – дышит. Просто потеряла сознание. Наверное, от боли. Помоги её уложить.
Вместе они расположили курьершу на кровати. Василиса достала УИн.
– Вылечишь её, как шмурзика?
– Надеюсь. Знаешь, на человеке это как-то по-другому воспринимается. Но, если я не достану пулю, то просто перевязка ей не поможет. Начнётся заражение, гангрена какая-нибудь, не знаю.
– Тебе не страшно?
– Очень страшно. Но я стараюсь рассуждать, как Алина, логически. Если я ошибусь, и сделаю что-то не так, то она может потерять ногу или даже умереть. Но если я не попробую, то она умрёт почти наверняка. Даже моей начальной медицинской подготовки достаточно, чтобы это понять. Посиди с ней, я сейчас.
Василиса сбегала к машине, покопалась в наборе инструмента и нашла круглогубцы с длинными гнутыми губками – единственный инструмент, который хоть как-то похож на хирургические щипцы.
Она отмыла их с мылом в туалете (вода, к её удивлению, шла из крана, как ни в чём не бывало, даже горячая) и прополоскала в виски, надеясь, что это хоть как-то сойдёт за стерилизацию. Потом несколько раз глубоко вдохнула, стараясь унять нервную дрожь в руках, и, сдвинув предохранительное кольцо, включила универсальный инструмент в «красный» режим. Так он может резать живую ткань – в обычном режиме луч проходит через неё без последствий, что сэкономило техникам Коммуны немало пальцев.
Отрегулировав красный лучик – на десять сантиметров длины и как можно тоньше, – Василиса долго примеривалась, больше всего боясь повредить кость. УИн не скальпель, ему всё равно, что резать. С трудом решившись, сделала глубокий разрез вдоль бедра, поперёк раны – и внезапно успокоилась. Наверное потому, что отступать уже поздно.
Всё оказалось сложнее, чем она себе представляла. Разрез моментально заполнился кровью. Васька не боялась крови – во всяком случае, не так, чтобы падать при виде её в обморок, да и медпрактика помогла, – но она просто не могла разглядеть пулю, тем более что расширить рану, кроме как пальцами, ей было нечем, а пальцы легко отхватить УИном. Особенно, когда руки нервно подрагивают.
– Лёшка, бинт дай, быстро!
Девочка быстро скомкала из бинта подобие тампона
– Щипцы! – сказала Василиса Лёшке, как настоящий хирург.
Мальчик молча, стараясь не смотреть на кровь, сунул ей в руку круглогубцы.
– Не могу ухватить! – пожаловалась она. – Рук не хватает. Ты не мог бы подержать тампон?
– Вась, я боюсь…
– Лёшка, так надо!
– Не надо, – сказала вдруг слабым голосом Аннушка. – Ты фигнёй страдаешь. Зачем выковыривать пулю? Что за глупость? Переключи УИн в обычный режим резания.
– Ой, ты очнулась?
– Переключай.
– Вот, – щёлкнуло кольцо настройки.
– Теперь выставь луч пошире, длину оставь такую же и…
– Поняла! Как я сама не допёрла! Он же просто уничтожит пулю! Не надо её доставать!
В режиме резания УИн убирает материю на ширину луча. (Куда она при
этом девается – предмет давнего и бесплодного спора учёных Коммуны.) Но – кроме живой плоти, через которую просто проходит. Так что, когда Василиса провела включённым инструментом над раной, все посторонние предметы в ней, включая пулю, просто исчезли.
– Теперь переключай в «красный, соединение». Я сдвину края раны, а ты её сошьёшь. Только длину сделай такую, чтобы на всю глубину хватило, не осталось полостей.
– Готова!
– Иэ-эх… Прижми, прижми сбоку… Уй, больно-то как! Давай, шей!
– Всё!
– Мальчик, где моя бутылка? Давай сюда!
– Я из неё всё вылила на щипцы, – повинилась Васька, – а они и не пригодились!
– Забей, – махнула рукой Аннушка, – у меня ещё есть. Там, в пакете, дай сюда.
– Тебе очень больно? – спросил Лешка. – Ой, то есть вам.
– Можно на «ты». В конце концов, ты входишь в узкий круг мужчин, которые видели меня без штанов. И да, мне чертовски больно, но сейчас я выпью, и станет легче.
– Мама говорит, что алкоголь не решает проблем! – заявил Лёшка.
– Он помогает дожить до того момента, когда они решатся сами. Давай бутылку, пацан!
Аннушка одним движением руки свернула пробку и припала к горлышку.
– Уф, а этот ничего. На «Гленливет» похож. Итак, сейчас я окосею и вырублюсь. Пока это не произошло, у меня пара вопросов. Первый – откуда у тебя инструмент из списка «А» Коммуны?
– Я работала там техником.
– Ты старше, чем выглядишь?
– Нет, мне пятнадцать, честно. Просто так сложилось.
– Если ты была в Коммуне, то должна была хотя бы видеть мою старую подружку, Ольгу Громову. Можешь её описать?
– Ну… Рыжая, зеленоглазая, очень красивая, но какая-то злая, что ли… Или несчастная.
– Злая или несчастная? Точнее не скажешь. Верю, видела. Удивительная хрень, этот Мультиверсум. Вроде бесконечный, но всё время натыкаешься на общих знакомых. Не буду спрашивать, почему вы сдриснули из Коммуны, это дело ваше. Я бы тоже сдриснула. Но, раз ты получила табельный УИн, то техник ты, должно быть, неплохой.