Дороги товарищей
Шрифт:
В конце концов он стал приходить к крыльцу. Если бы он был нормальным человеком, Женя показала бы ему, где раки зимуют!..
Теперь, как и обычно, он догнал ее и услужливо спросил:
— Вы спешите?
— Да, я спешу, — с вызовом проговорила Женя.
— Можно пройти через площадь… Мне кажется, будет ближе… Пойдемте через площадь?
— Нет, Фима, я предпочитаю здесь… И вообще…
Надо же, надо же сказать ему!
Она остановилась и посмотрела на него, как на преступника. Губы у нее дрожали.
— И вообще, —
Кисиль молчал. Он стоял, склонив голову. Серое обрюзгшее лицо его выражало печаль.
— Я прошу вас, не подкарауливайте больше меня! — вынесла свой приговор Женя.
— Послушайте, Женя…
— Я же сказала вам, Фима!
— Разрешите пару слов?
— Ну?
— Если верить пифагорийцам[33], то в мире через определенный промежуток времени все занимает прежнее место. Все приходит обратно с последовательностью времен года: вещи и явления, люди и события…
— Какое же отношение к нашему разговору имеют пифагорийцы?
— Может, вам рассказать о пифагорийцах?
— Не надо.
— Пару слов. Вам ясно будет, если я скажу, что несколько лет тому назад, — у меня ведь было счастливое время, я уверяю вас, — я имел счастье знать женщину, которая очень походила на вас. Это было хорошее время для меня. Время, которое, может, не вернется, а может, наступит снова… Вы же человек, женщина, послушайте человеческую душу, которая страдает…
— Ой, зачем все это! — решительно крикнула Женя и пошла еще быстрее.
— Женя, умоляю вас!..
Но все, что могла сказать Женя, она уже сказала. Кисилю оставалось одно: уйти. Он же упрямо следовал за девушкой.
Как ненавидела его сейчас Женя!
Что же ей оставалось делать?
РЫЦАРЬ АРКАДИЙ ЮКОВ
— Аркадий, Аркадий!..
— Женька! Что с тобой?.. На тебе лица нет!
— Ты понимаешь, ты понимаешь!..
— Да что?
— Ты сзади никого не видишь?
— Никого.
— А я вижу, я вижу!..
— Ни одного живого человека, даю голову на отсечение. Только Фима Кисиль.
— Так я и знала. Я спиной чувствовала!
— У тебя температура, да?
— Ты понимаешь, он меня преследует! Он меня уже давно преследует!
— Кто? Фима?
— Да.
— Врешь?
— Честное слово!
— Ты его обидела?
— Что ты! Он, наверное, в меня… Ты даешь слово, что никому не расскажешь?
— Убей меня небесный гром на этом самом месте! Честное комсомольское!
— Он, наверное, в меня влюблен, вот что!
— Ну да-а-а?!
Аркадий, сраженный наповал этим известием, сел на землю и захохотал.
Они встретились неподалеку от школы, у входа в липовую аллею.
Аркадий хохотал.
У Жени гневно дрогнули брови.
— Аркадий! — воскликнула она. — Если ты просмеешься еще хоть одну секунду, я тебя возненавижу!
Аркадий понял, что Женя не шутит и дело серьезное. Он вскочил и сказал:
— Вот я ему морду набью!
— Морду не надо, ты скажи ему что-нибудь. Пожалуйста, Аркадий, что-нибудь такое…
— Горяченькое?
— Чтобы он отвязался. Кстати, кто такие пифагорийцы.
— Народность какая-нибудь, — сказал Аркадий.
— Да нет, это из истории. — Женя оглянулась и простонала: — Стоит, сто-ит!
— Сейчас он ляжет, гром-труба! — пообещал Аркадий и двинулся на сближение с Фимой.
Почувствовав намерения Аркадия, Кисиль в ту же минуту тронулся прочь. Аркадий догнал Фиму и сказал небрежно:
— На пару слов.
— Чудесное утро, не правда ли? — почти пропел Фима, лучезарно улыбаясь прямо в лицо Аркадию.
В этой улыбке Аркадий прочел вызов.
— Ты мне брось… не заговаривай! — сразу же перешел к решительному объяснению Аркадий. — Знаю я тебя: чудесное, расчудесное… мне плевать! Ты Женьку Румянцеву знаешь?
— Евгению Львовну Румянцеву, Евгению Львовну Румянцеву! — важно поправил Юкова Фима и поглядел на небо. — Поэзия! Это поэзия, мой молодой друг! Вы понимаете что-нибудь в поэзии? Виргилия? Овидия? Вы читали этих поэтов?
— Так вот, я тебе скажу: забудь ее!
— Или Бунина. Чудесные стихи Бунина вы читали? Гумилева, может быть? Например, вот эти строки:
На полярных морях и на южных,
По зеленым изгибам зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.[34]
— Иди ты к черту, Фима! Ты слыхал, что я сказал тебе?
— А дальше еще чудеснее, не правда ли? — продолжал Кисиль.
Или бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так что золото сыплется с кружев,
С розоватых брабантских манжет.[35]
Декламация вывела Аркадия из терпения. Он схватил Фиму за руку и угрожающе прошептал:
— Брось трепаться, тебе говорят! Если хоть раз ты пристанешь к Женьке, я расквашу тебе харю!
— Не надо! — остановившись, резко сказал Кисиль. — Не надо, молодой человек! Ваша фамилия Юков? Тот самый Юков, папаша которого посажен за мелкое воровство? Какие неприятности! Я вам сочувствую, но как человек, уважающий социалистическое имущество…