Дороги вглубь (с иллюстрациями Павлинова П.Я.)
Шрифт:
— Эх, вы!.. Ор-га-ни-за-то-ры… — протянул Ермолов. — Не договорились как следует, напутали. Безответственная работа, товарищи… Стыдно за вас.
Между тем гул голосов людей, собравшихся в зале, все усиливался. Тяжелый занавес, словно под напором этих звуков, нетерпеливо раскачивался.
Крымов вышел из кабинета директора с чувством обиды. «Мы вынуждены отложить разработку проекта», — вспомнил он слова директора.
Олег Николаевич шел по коридору, судорожно сжимая в руках папку. Назойливо громким казался ему звук собственных шагов, отраженных от покрытых масляной краской стен коридора.
— Да что с вами? Очнитесь наконец!
Крымов останавливается. Его держит за руку Зоя Владимировна.
— Ничего не понимаю… Вы заставили меня буквально бежать за вами! Это не только рассеянность… Вы чем-то взволнованы?..
— Нет, нет… Ничего… — бормочет Крымов, стараясь высвободить руку. — Я действительно иногда бываю рассеянным…
— Вы, наверное, думаете о предстоящем выступлении?
— О каком выступлении? Вы меня извините… я очень тороплюсь.
— Ничего не понимаю. Очень странно… — Семенова с удивлением посмотрела вслед быстро удаляющемуся инженеру.
Постояв несколько минут и, видно, приняв какое-то решение, она последовала за ним.
Крымов направился в парк. Дождь давно прекратился. Вечернее солнце пробивалось сквозь остатки туч, уносимых ветром. Вскоре зеленые ветви, еще блестевшие от влаги, окружили Крымова со всех сторон. Он разыскал скамейку, расположенную в глубине парка, и, сев на нее, задумчиво склонил голову над папкой с чертежами.
Мысли проносились быстро, одна за другой.
Олег Николаевич вспомнил об инженере Катушкине и его настойчивом требовании прочесть ему «свои стихи». О поэзии почему-то говорил Трубнин, человек, не любящий искусства. И, наконец, директор… Все это было непонятным и странным.
Долго сидел Крымов, перебирая в голове всевозможные догадки. Солнце спускалось к горизонту, и на песчаную аллею ложились тени деревьев.
Постепенно чувство мелкой обиды стало сглаживаться. Его сменяло другое, нараставшее в душе быстро, как буря. «Надо бороться… — думал Крымов. — Добиваться осуществления проекта — это мой долг. Общественный долг. При чем тут обида!»
Он поднял голову, улыбнулся и неожиданно почувствовал облегчение.
Вдруг ему показалось, что рядом зашевелились ветви.
Он не ошибся. Из-за кустов вышла Семенова.
— Очень прошу простить меня, — проговорила она, направляясь к скамейке. Не слишком красиво следить, но вы вели себя странно… Я просто боялась оставить вас одного.
Появление Семеновой обрадовало Крымова.
— Садитесь, Зоя Владимировна. Очень рад, что вы пришли сюда. Я, кажется, вел себя действительно…
Крымов не договорил фразы и умолк, словно ни знал, что дальше сказать.
— С вами происходит что-то неладное. Если бы я могла рассчитывать на вашу откровенность, то, уверяю вас… — начала Семенова и также не договорила.
Некоторое время сидели молча.
— Скажите, — наконец нарушила молчание Зоя Владимировна. — Вы очень любите поэзию?
— Ничего не понимаю, — пробормотал Крымов. — Как будто сговорились! Почему вас всех интересует поэзия, искусство?.. Чего вы от меня хотите? Больше всего на свете я люблю технику! Понимаете — технику! Техника — мое искусство и моя поэзия… Я люблю ее по-настоящему, романтически, глубоко…
Семенова с удивлением смотрела на говорившего, силясь что-то сказать, но он не дал ей вставить ни слова.
— Мои воспоминания о детстве связаны именно с техникой! — возбужденно продолжал Крымов. — Вот я иду с матерью по улице города. Проезжает автомобиль — тогда это было редкостью… Меня охватывает волнение. Я слежу за удаляющейся машиной. Горе матери, если остановится испорченный мотоцикл. Меня не оторвать от него. Я буду стоять, рассматривая его со всех сторон, следить за каждым движением человека, который его исправляет… Помню своего дядю инженера. Для меня был праздник, когда он приходил к нам. Дядя казался мне необыкновенным человеком. Мать говорила, что он строит машины… Дядя машет рукой, изображая таким образом шатун двигателя. Он пытается объяснить мне принципы работы машины. Его кулак описывает круг, и я вижу: дядя вращает, рукой невидимый коленчатый вал. У меня колотится сердце. Прекрасная машина с тысячами мельчайших деталей, нарисованных моим воображением, становится ощутимой, реальной… Затем бессонная ночь. Наутро маленький трехколесный велосипед должен превратиться в самоходную коляску. Я думал, что велосипедные колеса будут беспрерывно вращаться, если к педалям привязать веревкой пружины от матраца. Тогда одна пружина, сжимаясь, потянет педаль и растянет другую, привязанную ко второй педали. Так они будут перетягивать друг друга, вращая при этом колесо. Я уже видел себя на велосипеде-самоходе, который мчится по асфальтовому тротуару на удивление всем мальчишкам. Меня ожидало разочарование. В то время я еще не знал, что изобретаю вечный двигатель…
Крымов замолчал и, подперев голову руками, глубоко задумался.
— Олег Николаевич, — тихо проговорила Семенова. — Какого вы мнения о Трубнине?
— Да как вам сказать? Специалист он замечательный… — неопределенно ответил тот, не поднимая головы.
— Вот о чем я хотела вас спросить… — снова начала Зоя Владимировна. Трубнин меня заинтересовал с первых же дней моего знакомства с ним. Вернее, не столько он сам, сколько люди, подобные ему. Я имею в виду инженеров, замкнувшихся в кругу узкой специальности, не любящих природу, искусство и даже… считающих за грех интересоваться ими. К сожалению, такие люди у нас еще есть.
— Да, Трубнин именно такой, — подтвердил Крымов.
— Мне кажется, что эти люди не могут быть полноценными работниками.
— Согласен с вами, — заметил Крымов, оживившись.
— Мне приходилось много спорить с Трубниным. Я поставила перед собой задачу — доказать ему, что он не прав. Ведь это же замечательный специалист, но он может работать еще лучше. Помогите мне в этом деле!
Олег Николаевич повернул голову к своей собеседнице и посмотрел на нее недоумевающим взглядом.
Вдали послышались возбужденные голоса. И через несколько мгновений Крымов увидел перед собой Катушкина и Костю Уточкина.
— Олег Николаевич! Что же вы делаете! Зрительный зал набит битком… Вас ждут! — задыхаясь от быстрого бега, проговорил Катушкин.
— Кто меня ждет? — удивленно спросил Крымов.
— Все ждут! Вы, наверное, забыли про вечер? В институтском городке расклеено восемь афиш… Начало в семь тридцать, а сейчас уже девять…
— Да, Олег Николаевич, все ждут. Насилу вас разыскали, — подтвердил Уточкин.