Дороги вглубь (с иллюстрациями Павлинова П.Я.)
Шрифт:
— Часа три назад.
— Ко мне приходил Цесарский… — заговорил Крымов. — Помочь бы ему надо, Иван Михайлович! Не ладится у него с работой… и вообще заблудился он как-то…
— Знаю, знаю… Все знаю! Конечно, поможем. Он что — жаловался?
— Да нет… Не особенно.
— Все беспокоится, что до сих пор нет прибора, который он выписал, вставил Костя.
— Так вы лежите, Олег Николаевич, и ни о чем не думайте. Выздоравливайте, набирайтесь сил… — проговорил Батя. — А вас, товарищ Уточкин, прошу ко мне зайти завтра. Посоветуемся, как лучше помочь Цесарскому…
— И комсомольцев из лаборатории надо будет пригласить, — добавил Ермолов.
— Пригласим… Все сделаем что нужно.
Глава четвертая
— Странные бывают люди, — искоса посмотрев на внука, сказал Панферыч.
— А что такое, дедушка? — спросил тот, собираясь ложиться спать.
— Да вот иду я, а навстречу инженер Трубнин. «Здравствуй, Панферыч, говорит. — Как случилось, что Крымов чуть было ногу не сломал? Где это могло произойти?» Ну, а как я ему объясню, если это дело секретное!
— Да что ты, дедушка!
— Вот тебе и «что ты»… — недовольно забурчал Панферыч. — Идем дальше. Парк, говорю, у нас замечательный. Всякий раз с приходом весны дорожки песком посыпаются, подстригаются деревья на центральных аллеях. Случай с товарищем Крымовым из ряда вон выходящий. А вообще по парку можно ходить даже в самых глухих местах без опаски и спокойно наслаждаться природой. «А ты любишь природу?» — спрашивает он меня. «Известное дело, — отвечаю. — Сердце радуется, когда видишь, как все кругом живет и развивается!» — «А песни любишь?» — «Тоже люблю. Как же жить без песен? На большие дела готов человек, ежели у него песня в душе звенит…»
Петька, успевший улечься в постель, с удивлением смотрел на деда, у которого молодым и озорным огоньком блестели глаза.
— Вот товарищ Крымов очень любит песню!.. Он так и заявил на ответственном заседании в клубе: «Нужно, — говорит, — ученому и инженеру относиться к своей работе, как к песне». И на благородные поступки он способен.
— Я хорошо знаю Крымова, — важно сказал Петька. — Над моделью подземной машины вместе работали. О каком поступке ты говоришь?
— Знаешь, знаешь! — неожиданно рассердился Панферыч. — Больно много ты знаешь… Сказано тебе — дело секретное, значит не расспрашивай!
Цесарский возвратился домой в скверном настроении.
— Что же это? Какое он имеет право читать мне нравоучения? — бормотал инженер, запирая на ключ дверь своего кабинета.
Модесту Никандровичу казалось, что за всю жизнь, во всяком случае с того момента, как он получил известность выдающегося инженера-конструктора, никто не говорил ему в глаза так дерзко.
Цесарский начинает быстро ходить по комнате, заложив руки назад. «Едва вылупился из яйца, а уже презрительно и высокомерно критикует работу других, — думает инженер. — Воображаю, как он относится в душе к Трубнину! Хитрит, определенно хитрит… И я за него ратовал на этом дурацком «вечере поэзии», прославлял его, относился к нему хорошо, а он…»
Успокоился Модест Никандрович, лишь когда вспомнил, что у Крымова высокая температура, а в этом случае люди бывают раздражительны и часто не отдают себе отчета в том, что говорят.
Внезапно раздался дребезжащий телефонный звонок. Цесарский быстро подошел к письменному столу и взял трубку.
— Я слушаю. Добрый вечер! Что вы говорите! Неужели детали готовы? Это замечательно! Да, да… Испытание завтра? Нет, это ни к чему. Не стоит… Почему не стоит? Надо посмотреть, подумать. Я сам лично все должен проверить. Очень возможно, Павел Павлович, часть деталей придется видоизменить. А о выходе в поле в ближайшее время не может быть и речи. Прошлое испытание прошло неудачно — довольно! Испытания отменяются, и больше никаких разговоров быть не может… Директору я позвоню сам… Всего доброго!
Модест Никандрович положил трубку в развилку телефонного аппарата и подошел к окну. «Хорошо, что я отменил завтрашнее испытание. Погода, кажется, меняется, и завтра пойдет проливной дождь. Находиться в поле будет не особенно приятно».
Цесарский смотрит на озаренную лунным светом испытательную площадку. Вдалеке, у самого горизонта, виднеются темные тучи. Изредка вспыхивают красноватые зарницы молний.
Но что это? Модест Никандрович внимательно всматривается. На испытательной площадке происходит совершенно непонятное: маленькая человеческая фигурка отделяется от машины, стоящей посреди поля. Все движения человека говорят, что ему трудно идти. Он хромает. Кто же это такой?
— Ничего не понимаю, — бормочет Модест Никандрович. — Это не может быть. Это невероятно…
Больных часто мучают кошмары. Иногда человек видит во сне длинную нить, с монотонным жужжанием тянущуюся мимо в неведомую, бесконечную даль. Вы пытаетесь протянуть руку, чтобы оборвать нить и прекратить таким образом томительное однообразное жужжание, но нет сил. Вы не можете встать, шелохнуться, тронуться с места, а нить гудит, гудит без конца…
Крымову чудилась лента. Она также бесконечно тянулась мимо него, также гудела. Она уходила в глубокую яму. Гудение напоминало отдаленный гул трактора. Но нет, это не трактор — это скоростной шахтный бур. А лента — это цепь экскаватора… И странное дело! Цепь опускается вниз, вместо того чтобы подниматься наверх! И потом… почему в ковше не земля, а крохотные белые предметы удлиненной формы? «Логарифмические линейки…» — проносится в сознании Крымова. Ну да! А вот раздается голос инженера Трубнина: «Рассчитаем… рассчитаем… рассчитаем». «Нельзя надеяться только на расчет», — силится сказать Крымов, но не может. А голос продолжает гудеть: «Рассчитаем… рассчитаем… рассчитаем…» — «Нельзя надеяться только на расчет!» — вскрикивает Крымов и просыпается.
Он проводит ладонью по лицу, обильно покрытому потом. Затем снова погружается в сон. И опять ему снится та же лента, уходящая в землю. Только теперь совершенно отчетливо, кроме монотонного жужжания, слышится бульканье воды. «Это вода проникает через осевые втулки… — возникает в сознании больного мысль. — Надо проверить немедленно… иначе завтра механизм разберут, и ничего нельзя будет увидеть». Крымов опять проснулся. «Что надо проверить немедленно? — уже наяву думает он, силясь приподняться. — Ах, да… коробку скоростей».
Странное иногда происходит с человеком, когда у него высокая температура. Чаще всего мысли путаются и все представляется в неверном свете. Бывает наоборот: четко и необычайно остро работает мозг, вспоминаются давно забытые вещи, вспоминаются с мельчайшими подробностями. Мысль, родившаяся у Крымова только что в бреду, оказалась реальной и ощутимой.
Он осторожно опускает больную ногу с постели. Руки дрожат, зубы выбивают мелкую дробь, ноет нога. Но Крымов не замечает ничего. Он становится на пол и делает несколько неуверенных шагов по направлению к платяному шкафу. Он решил немедленно идти на испытательную площадку, чтобы проверить свое предположение. Рано утром рабочие приступят к разборке головки бура, и сделать этого уже будет нельзя.