Дорогой длинною
Шрифт:
– спокойно спросила Настя, и Митро смешался.
– Да мало ли… Слыхал от кого-нибудь… В Москве, может, бывал… Всяко быть-то может…
– Слушай, я в тебя сейчас гитарой брошу. Всю душу вымотал. Иди спать.
– Тьфу!
– с сердцем сплюнул Митро и быстро пошёл к двери.
На этот раз он действительно ушёл. Настя расчёсывала волосы, не мигая смотрела на своё отражение, туманное от света свечей. И вздрогнула, когда в дверь тихо постучали.
– Митро, я тебя убью!
– Настя, это я, - раздался смущённый голос.
– Я поздно? Ты не одета?
– Ох, господи… -
Она сняла с кресла платье и скрылась за ширмой. Когда спустя несколько минут Настя появилась оттуда уже одетой, на ходу заплетая косу, князь сидел у стола, глядя в открытое окно. Увидев Настю, виновато сказал:
– Извини, пожалуйста. Я вижу, ты почти уже легла. Но, видишь ли, я не мог…
– Да нет, Сергей Александрович, это даже хорошо, что вы пришли.
– Настя улыбнулась, начала перебирать шпильки, вновь закалывая косу в высокий узел.
– Приехала с концерта, думала - умру от усталости, а тут Митро явился и давай голову долбить… Уж не чаяла, как избавиться от него. Только-только ушёл, а с меня весь сон как рукой сняло.
– Чего он хотел?
– А… - без улыбки отмахнулась Настя.
– Голову мне морочил всё… Говорит – не Илья это сегодня со мной пел.
– А сама ты как думаешь?
– помолчав, спросил князь.
Настя пожала плечами:
– И думать нечего. Илья, конечно. Много ли вы таких теноров слышали?
А я его вовсе из тысячи узнаю. А Варька почему, еле допев, вокруг парка куда-то помчалась? И до сих пор у себя в нумере ревёт, никого к себе не подпускает…
Сбежнев молчал. Настя подошла к окну, оперлась о подоконник.
Раскидистые ветви деревьев пригостиничного парка резали тёмное небо, низкие звёзды мелькали между ветвями. Внизу, над клумбой роз, вились светлячки. Пахло цветами и солью. Негромко гукала какая-то птица.
– Сергей Александрович, как думаете, - нерешительно начала Настя, - это очень неприлично будет, если мы с вами сейчас к морю пойдём? Верите ли, я за все эти дни ни разу моря не видала! Приедем в город - сейчас на концерт, потом сразу спать падаешь… А посмотреть хочется.
– Разумеется, идём!
– поднялся князь.
– Напротив, это замечательно, прогуляться перед сном. Да и народу на набережной не будет… Но возьми шаль, может быть ветер.
Настя послушно сняла с подлокотника кресла кружевную накидку. Вместе они вышли из номера.
Набережная была пуста, лишь снизу, от моря, доносился чей-то приглушённый смех: видимо, гуляла парочка. Солёный запах сделался ещё острей, к нему примешался сладкий аромат миртов. Луна ушла, и теперь только звёзды искрились над чуть слышно шумящим, словно дышащим во сне морем.
– У-у, его и не видно… - разочарованно сказала Настя, стоя у парапета и глядя на чёрную массу воды, сливающуюся с небом.
– А дышать хорошо, свежо.
В Москве сейчас, наверное, такая духота стоит… просто возвращаться не хочется.
– Останемся здесь, - шутливо предложил князь.
– Хотя бы до конца сезона.
Ты имела бешеный успех у одесситов, тебя будут просто носить на руках.
–
Руки князя, бережно набрасывающие на плечи Насти шаль, замерли.
Настя повернулась, глядя в упор, сама, высвободив из пальцев Сбежнева лёгкую ткань, закуталась в неё. Налетевший с моря ветерок растрепал её волосы; она, отведя назад вьющиеся пряди, нашла в темноте руку князя, слегка сжала её. Отвернулась.
– Настя… Должен ли я понимать…- начал князь, и Настя закусила губы, услышав его изменившийся голос.
– Должен ли я понимать, что ты приняла решение?
– Да, - не поворачиваясь, сказала она.
– И?..
– Простите меня…
Тишина. Настя отпустила руку князя. Сбежнев некоторое время стоял не двигаясь, глядя через плечо Насти на низко мерцающие над морем Плеяды.
– Простите меня. Мне бы ещё раньше вам это сказать надо было. Всё, как девчонка, боялась…
– Я знаю, в чём дело, - князь не отрывал взгляда от звёздного неба.
– Это всё из-за него… Из-за того, что он пел сегодня с тобой. Ты… Настя, боже мой, неужели ты останешься здесь, с ним?
– Ну, господь с вами… У него здесь жена. Наверное, и дети есть.
– Только в этом причина?..
– А вам этого мало?
– Настя сильнее стянула на груди шаль. Сбежнев приблизился, осторожно обнял Настю за плечи. Она, не замечая этого и по-прежнему глядя в черноту моря, продолжала:
– Не в Илье дело, Сергей Александрович. У нас с ним что было - всё прошло, и не вернуть, хоть из кожи вылези, но… Не обижайтесь только на то, что скажу.
Знаете, я, когда вы раньше к нам на Живодёрку приезжали, всегда радовалась.
Как девчонка шестнадцати лет, радовалась. Причёсываться бросалась, платье ваше любимое, на плечи шаль, ожерелье жемчужное… Митро даже смеялся надо мной, такое счастье всякий раз было! И петь для вас готова была хоть до утра, и годы молодые с вами вспоминать… А этой весной, после того как подумать обещала… не то что-то делаться со мной стало. Вы подъезжаете - а у меня душа болеть начинает. И чем дальше, тем хуже. До того доходило, что уж ждала, когда вы уедете. Вы за порог - а я реветь, до утра успокоиться не могла.
– Отчего же ты мне об этом не говорила?
– А зачем? Что бы я сказала? Сама не понимала, что со мной… А теперь знаю. Не надо было вам снова предложение делать. А мне соглашаться думать не надо было. Только хуже вышло. Не люблю я вас, Сергей Александрович, дорогой вы мой, самый лучший, не люблю…
– А его - любишь?
– Не знаю, господи!
– с сердцем сказала Настя.
– Не знаю… Но вы сами видели, что со мной сделалось, когда я его голос услышала. Один только голос! Будто шести лет не прошло, а ведь думала, что забыла. И знала ведь, что не увидимся и что кончилось всё давно… а едва в обморок не свалилась прямо на сцене. Вот бы позорище было! Так как же я после такого за вас выйду? Вы про меня теперь что хотите думайте, но… не могу я. Ничего из этого хорошего не получится. Чего ради я сама себя насильно замуж выдам?