Дорогой длинною
Шрифт:
Полуголый, чёрный от загара и грязи, блестящий от пота мальчишка-татарин мелким бесом вертелся вокруг лошади, доказывал недоверчиво хмурящемуся Иону, что коню семь лет, что он в крепком теле, совсем здоров, мало ходил в упряжке и "шибко быстро бежат". Илье было достаточно одного взгляда на татарский товар, чтобы убедиться, что коню лет двадцать и что он упадёт в оглоблях через две версты чистого хода. Видимо, то же самое обнаружила и Роза, успевшая сбыть в еврейскую лавку своих бычков и собственной персоной явившаяся на Староконный рынок для наведения порядка.
– И что же это такое? И что же это, люди добрые, такое?!
– во всю мочь
– Это тебе лошадь?
Рабочая? Тягловая? Мешок это с навозом! Худое порося! Три подпорки вбито, решетом накрыто! Ион, старый пень, ты чего их слушаешь?! И куда это ты попёрся без знающего человека лошадь покупать? Говорила я - обожди, приду и сама тебе выберу?!
– Женщина… Глупая!
– нестройно загомонили татары, надвигаясь на Розу.
Обеспокоившийся Илья с удвоенной силой заработал локтями, пробиваясь к месту событий. А Роза, отмахиваясь от татар как от мух, с упоением продолжала:
– Ион, ей же скоро выслуга, как у прежнего солдата, будет! Ей же двадцать пять лет! Посмотри на эти зубья! А ты, нечисть, отойди, не то вмажу промеж рог! Посмотри на зубья!
– Роза большим пальцем щупала у основания лошадиные резцы.
– Ты чем их выдолбил, шайтанов сын, стамеской? А мясо где? Промеж зубьев мясо где? Куда дел?
– Маленький конь, потому и нету!
– У твоего отца… маленький!
– Роза, поковыряв между зубами кобылы, выставила почерневший палец на всеобщее обозрение.
– Дёготь - видишь?
Ион, они же мясо у лошадей меж зубьев выбирают и дёгтем замазывают, чтоб не видно было! Я их, окаянных, насквозь вижу, ещё на Каспии насмотрелась.
И бабки у неё по пуду! И копыта битые! А пузо-то, пузо! Ион, да у неё, кажется, кила!!!
– Какой кила?! Где кила?!
– схватился за голову молодой татарин. Его сородичи плотным, грязным кольцом обступили Розу и Иона, скалили зубы, дико вращали глазами, выкрикивали угрозы. Илья понял, что поневоле придётся вмешаться, растолкал татар и схватил Розу за плечо. Она стремительно развернулась уже с кулаком на замахе, но, увидев Илью, опустила руку.
– А, это ты… - и сразу же хлопнула его по спине, - Илья, ты видишь, что они делают? Ты вот этот страх господень видал?! Ах вы, басурманские мо-о-орды… Илья, да что ты молчишь, скажи!
Роза в упор посмотрела на него, чуть заметно сощурила глаза, и Илья понял, что деваться некуда. И, проклиная всё на свете, заорал в тон Розе:
– Понятное дело, кила! Ты её положи, брат, вели, чтоб легла! А, не хочешь?
Так я сам положу! Ну, видишь, куда копыто идёт? Ибрагим, уйди… Её через полгода так раздует, что пузо по земле волочиться станет… Ибрагим, уйди, говорят тебе! Роза, ну-ка подержи ей голову… Ну вот, и здесь шишка! Прямо на глаза шишка лезет… Какая тебе "бородавка"?! У матери твоей бородавка не при бабе говорить где! Ибрагим, не лезь, да сколько ж раз тебе говорить!..
– Ион, не вяжись с ними!
– победно поглядывая на Илью, завершила Роза. – Пошли к цыганам, я тебе хорошую лошадь выберу!
Она резко толкнула загораживающего ей дорогу молодого татарина в грудь, подняла пустую корзину для рыбы и, размахивая ею, пошла к лошадиным рядам. Изрядно перепуганный Ион торопливо зашагал за Розой. Илья сумрачно провожал их глазами. Затем медленно, уже безнадёжно повернулся к татарскому косяку.
Так он и знал: пока он путался не в своё дело, помогая этой проклятой бабе, Остап и Малай уже ударили
Розу он нашёл в последнем ряду. Она как раз заканчивала торговаться с худым, как жердь, сэрвом Федьком за крепкую и весёлую мухортую кобылку. Довольный Ион тёрся в двух шагах, мял в руках шапку с деньгами, опасливо поглядывал на вертящихся вокруг оборванных мальчишек. Илья не окликнул Розу, но она, словно почувствовав его приближение, повернула голову, взглянула сощуренными глазами, тихо рассмеялась, похлопывая мухортую по шее. И этот смех стал последней каплей.
– Роза! Сука!- сорвался Илья.- Оглобля бесталанная! Дура, мать твою так, эдак и за ногу, ты чего ж мне наворотила?! Правды ей захотелось! У меня через тебя…
– Ты что, брильянтовый, ошалел?
– спокойно поинтересовалась Роза, чмокая мухортую в морду.
– Прихлопнись, я из-за тебя Федькиной цены не слышу.
– Я тебе сейчас такую цену покажу!.. Чёртова баба! Какого лешего, я спрашиваю, ты опять в лошадиный ряд полезла? Зачем в меня вцепилась, у меня свои дела были?! Что тебе до Иона, сам бы он, что ли, не разобрался?!
– Чего-о-о-о?!
– На негодующий вопль Розы повернул головы весь ряд. А когда она швырнула на землю пустую корзину и воинственно подбоченилась, люди начали подходить ближе.
– Да ты что, ослеп, морэ? Не видел, какую они Иону вшивоту сбывали?
– Видел! И что с того? Нам какое дело?!
– Какое дело? Какое дело?! Да совесть твоя где?! У Иона одиннадцать мальков по лавкам! Жена с грыжей! Маричку третий год замуж выдать не с чем!
Он и так теперь всему посёлку должен! И тебе, между прочим! Или ты забыл, как прошлогодь, пьяный, в море тонул и Ион с сыном тебя вытаскивали?
Забыл, что его Янка у Дашки роды принимала? Забыл, что их бабка Парушоя вашу Цинку от глотошной лечила?
В глубине души Илья понимал, что Роза права. Но при одном воспоминании о том, что чёртов сын Остап сейчас уведёт на Ближние Мельницы двадцать пять "киргизок", на которых у Ильи уже имелись покупатели, и что над ним, Смоляко, который упустил плывущий в руки барыш из-за бабьих выкрутасов, сейчас, верно, потешаются все цыгане в конных рядах, жар с новой силой ударил в голову.
– Плевать я хотел!!! У меня кони, понимаешь ты, кони из рук ушли!
Через тебя всё, паскуда, каждой бочке затычка, хоть бы раз не влезла, куда не просят, так нет!!! Связался с тобой, заразой, на свою голову, скоро с вязовой палочкой пойду из-за твоей дури! Вот клянусь, ежели ещё хоть раз я тебя на Конном увижу…
– Ой! Ай! Дэвлалэ, хась мангэ[163]!
– заверещала, схватившись за голову, Роза. – Мамочки мои, Христос бог наш всемилостивый! Застращал ежа голым задом, смотрите, люди добрые! Прямо вот сейчас умру на месте, сама собой в землю закопаюсь и крест каменный сверху поставлю, - вот как напугалась! Да ты уж извини меня, морэ, что я тебя спросить позабыла, куда моим ноженькам ходить! Тьфу! Тьфу! Тьфу на тебя!