Дорогой длинною
Шрифт:
– Да что вы на неё смотрите?!
– не унималась беременная бабёнка.
– Видите ж, православные, - ведьма! И жидов они вон в той хате прячут, шинкарь - тоже жид, да и одноглазый к тому ж! Робя, бей христопродавцев!
Толпа зашевелилась, загудела, качнулась вперёд. Илья кинулся к выходу из сарая, но огромная лапа Белаша схватила его за рубаху.
– Да не лягайся ты! Успеешь смертушку принять. Бачь…
Из рядов погромщиков к Розе шагнул молодой парень с испитым лицом, со сбитым на затылок картузом, в красной, явно новой рубахе. Оглянувшись на толпу,
– Поворожи мне, што ль, нечисть, перед смертью?!
– Перед чьей?
– спокойно спросила Роза, не отрываясь от котла.
Толпа взорвалась негодующими воплями. Парень перестал улыбаться.
Нахмурившись, грозно спросил:
– Чево?
– Я спрашиваю - помереть торопишься?
– Роза подняла голову, прямо посмотрела в пьяное, лоснящееся лицо парня.
– Не торопись, малой, молодой ещё, неженатый даже. И детей ведь нет?
– Гы, какая… - озадаченно сказал тот.
– Ну, впрямь нет…
Роза нагнулась. Черенком трубки провела черту между собой и парнем.
Выпрямилась и, показывая на черту, коротко предупредила:
– Переступишь - никогда и не будет.
Парень захлопал белёсыми ресницами. Неуверенно ухмыльнулся, обернулся на своих, но Илья видел, что он колеблется. А Роза тем временем плюнула в котёл, взмахнула над ним руками - и пламя костра, взметнувшись, стало зелёным. Ещё один взмах - и огонь порозовел. Ещё - и языки заиграли голубоватым светом. Толпа, ахнув, подалась назад. Роза, повернув к ним голову, зло вскричала:
– Ополоумели вы, что ли, крещёные?! Вон иконы в окнах торчат, откуда здесь жиды?! Идите своей дорогой, не мешайте мне! Настроение у меня сегодня плохое, не вводите в грех!
Погромщики в нерешительности молчали. С минуту можно было даже думать о том, что они действительно отправятся восвояси. Но беременная бабёнка в зелёном платке вдруг размашисто шагнула через проведённую Розой черту и остановилась прямо у огня. Её глаза без ресниц вызывающе сощурились.
– А ото ж я перешла!
– визгливо выкрикнула она.
– И що мине зробытся?!
А нищо! Яка была, така осталася! Люди, дурит вас эта лахудра! Бей ее!
– Посто-ой, милая… - пропела Роза, и Илью даже передёрнуло: таким незнакомым, странным, низким стал ее голос.
– Зря ты это сделала, медовенькая, ой, зря… Говорила же я - детей не будет?
Она опустилась на колени перед бабёнкой, протянула руки к её юбке, быстро приподняла подол. Та и опомниться не успела, как раздался мокрый шлепок, и в руках Розы оказался сердито бьющий хвостом живой бычок.
Толпа ахнула. Бабёнка захлебнулась криком, зажала руками рот.
– О, пошли на выход, родимые!
– удовлетворённо заявила Роза.
– О, еще один просится! И ещё… И ещё…
В истоптанную пыль из её рук попадали ещё два бычка, жаба, немедленно скакнувшая под колодец, две протухшие мидии и под конец - белая крыса, тут же помчавшаяся к сараю. По толпе пронесся вздох. Беременная бабёнка заверещала так, что у Ильи заложило уши, повалилась на спину, задрыгала ногами.
– Ой, спортила! Спортила, клятущая
– Стоять!
– грозно выкрикнула Роза, кинувшись прямо на толпу с раскинутыми в стороны руками. Та отхлынула, но лишь на миг. Из задних рядов послышались крики:
– Одна она, крещёные! Ничего не сотворит боле! Бей чёртову ведьму!
Супротив иконы не попрёт!
Передние ещё колебались, нерешительно глядя на бьющуюся в судорогах беременную бабу и на оскаленное лицо Розы, но сзади уже напирали, над толпой поднялись иконы и палки… Илья понял - всё. И, кляня Розу, себя и проклятых гаджэн, вылетел из спасительной тени сарая на двор. За ним, тяжело топая, выбежал Белаш, с пронзительным воплем прыгнула Юлька, воздымающая над головой свою сковородку. Мельком обернувшись, Илья увидел, что от трактира несётся, вращая единственным глазом, Лазарь с обрывком цепи в руках, а за ним - с десяток молодых евреев, потрясающих поленьями. Толпа взвыла - и кинулась на них, Илью тут же сбили с ног, он вскочил, ударил когото палкой по ногам, выдернул из-за голенища нож, мельком подумал - вот и коец пришёл… Но внезапно над толпой пронёсся ликующий голос Розы:
"Рыбачки-и-и!!!" Резко повернувшись, Илья увидел бегущую берегом моря к трактиру толпу рыбаков с вёслами наперевес. Впереди всех летел Митька, и красный платок Розы в его поднятой руке напоминал победное знамя.
Всё закончилось очень быстро. В посёлке и без того не любили чужих, а сейчас обозлённые донельзя рыбаки, которых отчаянное Митькино махание платком с берега заставило бросить лов и со всей мочи грести в посёлок, разметали погромщиков в несколько минут. Вскоре всё поле битвы было покрыто обломками икон и палок, местами сбрызнуто кровью, а несколько человек были избиты настолько, что не смогли убежать и лишь стонали, лёжа ничком в жёлтой пыли.
Юлька отливала их водой, вытаскивая из колодца ведро за ведром. Из держащих оборону серьёзно пострадал лишь Белаш, которого ударили цепью по голове и рассекли бровь. Илья отделался шишкой на затылке и порванной в клочья рубахой, а у Розы оказался выдранным клок волос, который она, сидя на земле, в кольце хохочущих рыбаков, безуспешно пыталась пристроить на место.
– Тьфу ты, нечистая сила, ходи теперь с плешью!
– Вот башка отчаянная! Лихая цыгануха! Да как тебе в голову взбрело? Ить порвали бы они тебя в мелку лапшу!
– изумлялся дед Ёршик.
– А-а, сгорите вы все вместе со своими жидами…- сердито отмахивалась Роза, но Илья видел, какое бледное у неё лицо и как дрожат руки.
– Лазарь, ты-то чего прилез, чёрт одноглазый? Я думала - в подполе вместе с роднёй хоронишься!
Евреев не было видно ни одного, даже тех, кто выбежал на помощь Розе:
видимо, в самом деле забились в подпол. Юлька целовала в розовый нос свою белую крысу Машку, которую Роза "приняла" из-под подола беременной погромщицы. У последней в самом деле начались схватки, и Роза распорядилась отнести её к молдаванам: старая Парушоя была хорошей повитухой.