Дорогой длинною
Шрифт:
– Решился давно, - так же тихо ответил Сбежнев: Илье пришлось напрячь весь слух, чтобы услышать этот ответ.
– Будь моя воля, увёз бы Настю под венец ещё на Покров. Но Яков Васильевич только совсем недавно дал согласие. По-моему, он не верил, что я найду деньги, и не хотел напрасно обнадёживать Настю…
– И всё же, mon ami, это опрометчиво, - пожал плечами Толчанинов. В его глазах блестела ироничная искорка, было непонятно - серьёзен он или потешается.
– Не хмурься, я говорю на правах старого друга и из искреннего расположения к тебе. Настя - хорошая девушка, великолепная
– Большая честь, да нечего есть, - рассмеялся Сбежнев.
– Финансовые дела мои, Владимир Антонович, возмутительно плохи. Московские барышни из благородных семейств предупреждены своими маменьками и опрометчивых амуров мне не обещают…
– Серж, не мели чепухи!
– сердито отозвался Толчанинов.
– Дела, в отличие от женитьбы, - вещь поправимая. Поедешь весной в имение, выгонишь управляющего, займёшься хозяйством сам, выпишешь книги и журналы по сельскому хозяйству из-за границы… Через год-другой-третий дела наладятся, и ты снова - выгодный жених. А Настя на это время с удовольствием составит твоё общество. Она - славная девочка, и я даже понимаю тебя, мой милый, но… каждому своё.
– Владимир Антонович, к чему этот разговор?
– с плохо сдерживаемой досадой отозвался Сбежнев.
– Дело уж решённое, и к тому же…
– Да, а сорок тысяч-то?
– негромко рассмеялся молоденький Строганов.
– Серж, поделись секретом! Господа, в самом деле, где можно взять сорок тысяч на выкуп хорошенькой цыганочки при таком отвратительном положении финансов?
– Никита, перестань, право, - улыбнулся Сбежнев.
– Уж ты-то хорошо знаешь, откуда они взялись. Мы с тобой носились по всей Москве, занимая деньги.
– Сорок тысяч, боже правый!
– усмехнулся капитан.
– Яков Васильич, ей-богу, не продешевил. Как будто всю жизнь, старый леший, сватает своих красавиц за столбовых дворян.
– Будто и раньше не было таких случаев!
– неожиданно вспыхнул Сбежнев. – Вспомните графиню Ланскую, вспомни Нащокину…
– М-м-м-гм… - неопределенно промычал Толчанинов.
– Что-то не припомню, чтобы этих "графинь" водили с сужеными вокруг аналоя… Впрочем, вру.
Был случай с Толстым-Американцем…
– "В Камчатку сослан был, вернулся алеутом"?
– обрадованно процитировал маленький Строганов.
– Ну да, именно с этим. Хотя сей граф, кажется, был наполовину умалишённым. Играл, пил, дрался, будоражил Москву, а под занавес женился на своей подруге, цыганке Прасковье. И то лишь после того, как она уплатила все его карточные долги. Если тебя, мой милый, прельщает подобный карьер…
– Владимир Антонович!
– Сбежнев повысил голос.
– Вы… вы - мой друг, но я не буду терпеть… Настя -
– Полно, полно, Серж… Успокойся, не напугай цыган, нас могут слышать… - капитан Толчанинов, неловко крякнув, тронул Сбежнева за рукав. – У меня в мыслях не было обидеть ни тебя, ни Настю. Всё это, конечно, очень благородно с твоей стороны…
– Благородство тут ни при чём, - отрывисто сказал Сбежнев. Наступило молчание. Илья напряжённо ждал: вот, сейчас снова заговорят о Настьке… Но офицеры молчали. Илье страшно хотелось обернуться и посмотреть на их лица, и он уже начал думать, как бы понезаметнее это сделать, когда услышал смущённый голос Толчанинова:
– Серж, ну что же ты, право… Извини, брат, прости старого осла. Как знать, может, это я из зависти…
– Боже мой, господа!
– вдруг раздался от рояля пронзительный голос музыканта Майданова, и Илья чуть не уронил гитару на пол.
– Я с этими неожиданными групетто Степаниды Трофимовны совсем забыл, зачем явился сюда! Вы уже знаете, что цыгане не устают хвастаться новым тенором хора?
– Да-а?
– с явным облегчением заинтересовался Толчанинов, вместе со стулом поворачиваясь к столу.
– И кто же это? Почему мне ничего не известно? Яков Васильевич, как же тебе не стыдно?! Скрыл от старого друга новое приобретение!
– Это приобретение пока мало известно Москве!
– переглянувшись с Майдановым, рассмеялся Сбежнев.
– Хотя, что я говорю… известно, очень даже известно, даже на один день попало в газеты! Оно чуть было не задушило нашего Ваню Воронина! К счастью, вовремя оторвали…
Илья почувствовал, что пол качнулся под ним. На лбу выступила испарина, он вскочил, дико осмотрелся вокруг, соображая, в какое окно лучше выскочить… но рядом стоял и ржал во всё горло Митро, чуть поодаль заливался дробным смехом Кузьма, сдержанно улыбался Яков Васильевич, хохотали, держась за бока, цыганки. Ничего не понимая, Илья посмотрел на Митро:
– Арапо, рая[45] что - знают?!
– Знают, конечно… - Митро вытер ладонью выступившие слёзы.
– Да ты не бойся. Это свои, никому не сболтнут. А князь Сергей Александрыч и вовсе могила. Ты сам слышал, он про нас всё знает. Хороший человек, хоть и гаджо, дай ему бог здоровья… Да ты чего стоишь? Иди туда, бери гитару. Ведь они тебя слушать пришли!
– Чего петь-то?
– перепугался Илья.
– Да хоть что-нибудь. "Не тверди" пой.
– Илья, поди к нам, пожалуйста!
– позвал Сбежнев.
– Вот, господа, Илья Смоляков, прошу любить и жаловать. Дитя табора, знатный барышник, в хоре не так давно, но уже успел наделать много шуму. Правда, он за что-то сердит на меня сегодня. Может, и совсем не станет петь.
Илья покраснел. На всякий случай поклонился. Покосился на Якова Васильевича и, решив не доводить того до греха, спросил:
– Чего изволите, барин?
Синие глаза Сбежнева смеялись.
– Зови меня Сергеем Александровичем. Видишь, мы о тебе уже наслышаны. Настя только и говорит, что о твоём чудесном голосе.