Дорогой длинною
Шрифт:
– Тэ явэн бахталэ, ромалэ-чявалэ!
– О! Арапо! Здравствуй!
– цыгане обрадованно повскакали с мест. Митро вошёл в комнату, стряхивая с головы снег. Обернувшись к двери, весело позвал: - Настька, где ты там? Заходи!
Настя вошла - опустив глаза, смущённо улыбаясь. Илья ещё не увидел её – а сердце уже прыгнуло к горлу. Вот уж скоро месяц, как он заставлял себя не смотреть на неё, не разговаривать, даже и не замечать её совсем… Но, боже правый, как можно не смотреть на это
– Ох ты, красота!
– крякнул дед Корча.
Цыгане притихли, уставившись на стоящую у порога Настю. Она пришла в простом чёрном барежевом платье. Оно было дешевле Варькиного, но делало Настю ещё тоньше и стройнее. Причёски у неё не было, тяжёлая коса бежала, распадаясь на вьющиеся прядки, через грудь к коленям. Глаза растерянно смотрели на таборных.
– Сестрица моя Настька, - представил девушку Митро.
– Первая в хоре певица. Верите ли - никогда таборных цыган не видала. Ну, кроме вот этого чёрта, конечно!
– и он указал на Илью.
Цыгане рассмеялись. Илья молча отмахнулся.
Каждый день по сто раз он клялся сам себе: не будет смотреть на Настю, не будет думать о ней… Да и что толку, если она даже не глядит на него?
Прав Митро, и нечего тут обижаться. Были бы хоть деньги, мучился Илья, лёжа ночью без сна и слушая, как скрипит от ветра и стучит ветвями по крыше старая ветла. Купить бы дом в Москве, хоть маленький поначалу, выдать замуж Варьку, завести лошадей, своё дело… Но в глубине души он понимал, что и деньги не помогут. Будь у него хоть мешок с золотом, а всё-таки Настьке за князя хочется.
Варька, конечно, всё видела. Молчала, вздыхала, крепилась. А однажды ночью, выйдя на кухню, где Илья уже больше часа сидел без огня, не выдержала:
– Вот наказание! Зачем только приехали сюда!
– О чём ты?
– прикинулся он дураком.
– О чём, о чём… Сам знаешь. Может, посватаешь?
– Сдурела?!
– взорвался Илья.
Варька испуганно поднесла руку к губам, оглянулась на комнату Макарьевны, но раскатистый храп не прервался ни на минуту. Илья молчал, сгорбившись, глядя в пол. Варька подошла, положила руку ему на плечо.
Вздохнув, Илья отвернулся к окну.
– Ну, куда свататься, Варька? Позориться только. Её ж князю обещали!
– Ну и что?
– неуверенно сказала Варька.
– Вдруг плюнет на князя?
– Да как же… Ты бы, может, у меня и плюнула. А эти городские… Сама видишь, какие они тут. Цыгане им уже без надобности, князей подавай, сиятельных! Чёрт нас вовсе сюда понёс… Вот через тебя всё! Певица, навязалась на мою душу, за какой грех только… Варька молчала, продолжая поглаживать его по плечу. Илья в потёмках притянул сестру к себе, уткнулся лицом в тёплые складки её шали.
– Уеду я, Варька, а?
– Ну, давай, давай, морэ!
– рассердилась она.
– Бросай сестру одну на зиму глядя! Куда поедешь-то? Под Смоленск к нашим на печи лежать?!
Илья не ответил. Варька погладила его по голове.
– Давай хоть перезимуем здесь. А весной, слово даю, уедем.
Он молчал.
– Гостям - почётное место!
– заявил дед Корча, усаживая Митро рядом с собой.
Настя села с цыганками. Её глаза живо, жадно оглядывали таборных, их пёструю потрёпанную одежду, лихо повязанный зелёный платок Стехи, широкий кожаный пояс деда Корчи, красную, в бубликах кофту толстенькой Кати, связки дешёвых бус на шеях, босые ноги женщин, тёмные обветренные лица, - всё, чего она, выросшая в Москве, в хоре, никогда не видела. Цыгане, в свою очередь, украдкой рассматривали её. Из кухни прибежал грязный коричневый мальчишка, встал перед Настей, выпучив глаза и засунув палец в рот. Настя улыбнулась, протянула руки и посадила его к себе на колени.
Митро взял в руки гитару, тронул струны, извлекая из них мягкий перебор, и за столом притихли. Кузьма тут же понёсся в дальнюю горницу и вернулся со своей ободранной семистрункой. Ловко и быстро настроил её, сел рядом с Митро и обвёл цыган весёлым взглядом:
– Ну, чявалэ, кто первый на круг?
Дед Корча покряхтел.
– Я знаю, по закону, хозяева разжигать должны. Варенька!
– Варька, Варька!
– наперебой закричали из-за стола.
– Варька!
– гаркнул Илья.
Испуганная Варька прибежала из кухни, на ходу вытирая руки полотенцем:
– Что, что, что? Чего вам подать? Чего не хватает?
– Спой нам, чяёри, - с усмешкой сказал Митро.
Варька уронила полотенце. Растерянно посмотрела на брата.
– Спой, - Илья тоже взял гитару.
– Тебя все просят.
Варька не стала ломаться. Встала рядом с братом, привычно кивнула Митро и Кузьме, подождала первого аккорда. И взяла - высоко и весело:
Шэл мэ вэрсты[54], шэл мэ вэрсты, милая, прошёл, – Ай, нигде пары себе я не нашёл!
Варька пела, как в хоре, - чисто, звонко. На лицах цыган появились улыбки. Никто из таборных не знал этой песни, и второй куплет подхватили только Настя, Митро и Кузьма:
Ай, дрэ форо, дрэ Москва[55]мэ пришёл –
Гожона ромня[56] себе нашёл!
Сашенька-Машенька, чёрные глаза –
Зачем сгубила бедного меня?
Мелодия стала чаще, и Варька пошла плясать. Цыгане весело загудели, раздвинулись. Илья взволнованно смотрел на разгоревшееся лицо сестры, на качающиеся тяжёлые серьги, на вьющийся вокруг ног бархат платья. И никак не ожидал, что она вдруг остановится перед ним, поклонится до земли, мазнув по полу кистями дорогой шали, и улыбнётся лукаво и широко, как не улыбалась ни одному гостю в ресторане. Она вызывала брата плясать, и цыгане восторженно заорали: