Дорогой интриг
Шрифт:
И страшен он был не тогда, когда ерничал или отчитывал, а вот в этом дружелюбном спокойствии. Беспощадный и холодный, будто зимняя стужа. Вот таким он пугал по-настоящему, и я поняла, что ни за что и никогда не хочу ощутить на себе его ледяную ярость. Пальцы дядюшки сжали мою ладонь чуть сильней. Кажется, и он подумал о нечто подобном.
— Но это ведь не так! — сквозь рыдания вновь воскликнула Серпина. — Ничего не было, Ив, клянусь жизнью! Ничего! Его светлость даже мыслью…
Государь рывком остановил женщину, развернул ее к себе лицом и уточнил:
— Жизнью? Клянетесь жизнью? Вы уверены?
— Д…да, — с запинкой пролепетала графиня.
— Я вас услышал, ваше сиятельство, — кивнул монарх. — Да будет так.
— Боги… — простонала фаворитка.
В это мгновение ее вновь подтолкнули вперед, и графиня, наверное, полетела бы на пол, если бы не железная хватка ее мучителя… я хотела сказать – повелителя. Конечно же, повелителя.
— Государь, — всхлипнула Серпина и… увидела нас с графом. — Вы-ы, — протянула она. — Это всё вы виноваты! Дрянная девчонка, если бы вас не прита…
Договорить ее сиятельство не успела, потому что король тряхнул свою любовницу. Рывок был столь силен, что зубы графини клацнули, а после на прикушенной губе выступила кровь.
— У вас есть ко мне еще какое-то дело? — учтиво спросил нас с дядюшкой Его Величество.
— Нет, государь, — склонил голову его сиятельство.
— Тогда я вас не задерживаю, — ответил монарх.
Граф вновь поклонился, я присела в реверансе, но государь уже на нас не смотрел. Он волок жертву своего негодования дальше, и теперь было ясно куда именно.
— Я умоляю вас, — запричитала графиня, когда до дверей магистра Элькоса осталось совсем немного. — В память о нашей любви, Ив… Ваше Величество.
— А она была? — усмехнулся король. Он остановился, так и не дойдя до своей цели: — У вас всё еще остается шанс быть искренней, Серпина, — сказал государь. — Выбор за вами.
— Но ваши подозрения беспочвенны…
— Выбор сделан, — констатировал король, и перед ними распахнулась дверь.
Графиня взвизгнула, и государь втолкнул ее в покои магистра. Дверь снова закрылась, и я обернулась к его сиятельству.
— Неужто…
— Довольно, — оборвал меня граф. — Нам велено уйти, и мы уходим. Живо, — отрывисто произнес его сиятельство, и мы устремились к лестнице. На сегодняшнее утро приключений было уже достаточно...
На следующий день мы узнали, что Ришема выпроводили из резиденции вместе с его невесткой. И не просто выпроводили, но отправили в зарешеченной карете под охраной в столицу, где он должен был ожидать решения Его Величества о своей участи. Там его светлость должен был находиться под домашним арестом в собственном особняке, не смея покидать его пределы. Во дворец путь ему был заказан, и вопрос был лишь в том – сохранит ли герцог за собой герцогство, или же его род сменит главу, а следовательно, и главенствующую ветвь. При худшем развитии событий господина отравителя и насильника ожидало лишение всех титулов, состояния, земель и свободы. В лучшем – возвращение в Ришем и опала, которая должна была распространиться на все ветви.
Что до Серпины, то она была вольна вернуться в поместье покойного супруга, вновь выйти замуж или же остаться вдовой до конца своей жизни, но двери покоев короля, как и ворота его дворца, отныне были для нее закрыты. Но, кажется, графиня решила остаться подле главы рода и ждать вместе с ним его участи. Это навело на мысли, что она лелеет надежду о прощении и возвращении под заботливое крыло правящего любовника или же просто в его обиталище, пусть и в должности фрейлины.
В любом случае, подробностями со мной никто не делился. У государя я сама не рискнула спрашивать, а магистр посмотрел на меня с иронией и вопросил:
— О чем вы, девочка моя? Кто я, чтобы влезать в тайные помыслы господина? Я знаю столько же, сколько и вы.
Разумеется, Элькос не собирался, как и всегда, разглашать намерения и откровения Его Величества. Я и сама молчала, не спеша поделиться пережитым даже с Фьером, и уж тем более с ее светлостью. Эту честь я предоставила ее племяннику.
Единственное, о чем магистр все-таки проговорился, так это о том, что магического воздействия на графиню не было. Поняв, что король не намерен шутить и запугивать, а готов и в самом деле подвергнуть свою недавнюю возлюбленную магическому допросу, Серпина разомкнула уста. Она признала, что между Ее Высочеством и его светлостью существовала романтическая связь, но границ они не перешагнули, как уверяла графиня. Я не исключаю, что было сказано что-то еще, или же новый допрос герцога разжег пламя гнева Его Величества до пределов, но в покои сестры он проследовал чеканящей походкой, сжав в руке хлыст.
Впрочем, гнев короля был понятен. Тайное свидание девицы с мужчиной, ставшее известным, было ударом по имени ее семьи. Дочь же и сестра государей Камерата должна быть образцом добродетели, и пятно на ее чести марало не только род, но само королевство.
— Стренхетты могут собирать прегрешения подданного капля за каплей, и когда последняя падает в сосуд их терпения, вода превращается в кипящую лаву, — так сказал обо всем этом граф Доло, разом охарактеризовав представителей правящего рода. — Постараемся не заполнять нашу чашу.
Глава 22
— О-о, я сгораю от нетерпения, — склонившись ко мне, прошептала графиня Энкетт. — Это так восхитительно! Я вам уже говорила, что мой супруг тоже будет среди поединщиков? Он обещал добыть победу и посвятить ее мне. Я трепещу.
Вежливо улыбнувшись, потому что слышала это откровение уже раз сто, я пожала руку ее сиятельства:
— Граф Энкетт не подведет вас, я уверена, — сказала я, и анд-фрейлина зарделась от удовольствия.
Да, последнее увеселительное событие этого лета настало. То, что ожидали с таким нетерпением, к чему готовились со всем тщанием, наступило – турнир! Он знаменовал окончание беззаботного лета и возвращение в столицу.
— Как же не хочется, — вздыхала герцогиня Аританская, — как не хочется, но придется.
Никому не хотелось, однако деваться и вправду было некуда. Через три дня королевский кортеж покидал «Жемчужину Лакаса». Кажется, всеми владела меланхолия и легкая хандра. Да и последние события, потрясшие обитателей резиденции, еще владели умами придворных. Никто не знал подоплеку, но шептались много. Я бесконечно ловила на себе задумчивые и заискивающие взгляды.
Одни вздыхали с облегчением и не скрывал злой издевки, другие были насторожены и ожидали развития событий, третьи и вовсе ходили мрачные и уже не ожидали ничего хорошего для себя. И по таким лицам можно было сразу сказать, кто есть кто. Враги и противники герцога Ришема торжествовали. Те, кто не поддерживал его, но и не враждовал, такие, предчувствуя перемены, пытались понять: к добру это или к худу. А вот сторонники, получившие до того выгоду от дружбы с его светлостью, теперь опасались худшего. Немало вопросов имелось и у герцогини Аританской.