Дорожное происшествие

Ранк Хайнер

–  Значит, вы готовы выйти за доктора Вейнтраута, не любя его?
– недоверчиво спросил Арнольд.

–  Вполне возможно. Он человек надежный, и, если мне не судьба выйти за того, кого я люблю, лучшего, чем доктор Вейнтраут, и пожелать нельзя. А после того, что произошло вчера, эта возможность стала делом недалекого будущего.

–  У вас весьма практический склад ума, - сухо заметил Крейцер.
– Всегда есть какой-нибудь запасной вариант. А дозволено ли будет спросить, что именно произошло вчера?

–  Разумеется, дозволено, к чему лишние церемонии? Разве вы не исполнены решимости выжать из меня все, что возможно?

–  Но предпочли бы при этом оставаться в рамках приличия.

Она

рассмеялась.

–  Ладно. Попробую исправиться. Вчера днем - у нас было назначено свидание, мы хотели съездить в Берлин - Эгберт явился ко мне в самом скверном настроении. Он что-то кричал про фрау Оверман, которая вместе с полицией поставила его в дурацкое положение, хотя таким путем он по крайней мере узнал, что я до сих пор поддерживаю отношения с Дитером. Он не дал мне даже рта раскрыть, он кричал, что спросил сына и тот во всем признался. Неразборчивость была не самым страшным обвинением, и мало-помалу мы начали ссориться всерьез. Я никак не хотела портить наш день, но его грубость стала до того нестерпимой, что я просто не могла сдержаться. Я ему не жена и не позволю указывать мне, кто у меня может бывать, а кто нет. Дитер, на мой взгляд, очень славный паренек, но еще почти ребенок, и сойтись с ним я не могла бы ни при каких обстоятельствах, хотите - верьте, хотите - нет. Ну да, он пишет мне, звонит, часами поджидает меня, почему бы и не разрешить ему изредка побывать у меня, если он будет себя прилично вести?
– Она заглянула в чашку, поднесла ее к губам и допила.
– Эгберт, разумеется, об этом и слышать не желает, но я не понимаю, почему я вечно должна со всем соглашаться. Ведь и он почти никогда не делает так, как мне нравится. Часа три мы ругались самым ужасным образом, и тогда он в ярости ушел. Немного спустя явился Дитер и тоже закатил мне сцену.. Он приревновал меня к своему отцу, потребовал, чтобы я с ним рассталась, и под конец заявил, что, если я не возражаю, он немедленно на мне женится. Он даже готов бросить институт, чтобы зарабатывать деньги. Он был смешон и нелеп. Мне пришлось его выгнать, потому что он совсем уже вышел из границ и пытался меня поцеловать. Эти мерзкие сцены до того меня измотали, что я после них сразу забралась в постель. У меня разыгралась мигрень, и поэтому я не вышла сегодня на работу.

–  Вы намерены расстаться с доктором Николаи?
– спросил Крейцер.

–  Не уверена, но боюсь, что к этому идет.

Последние слова она произнесла совсем тихо, затем откинулась на подушки, и в глазах ее блеснули слезы. Пошарив под подушкой, она достала оттуда носовой платок, потом взяла со стола флакончик одеколона, капнула на платок и протерла лоб и виски.

Крейцер и Арнольд тем временем разглядывали комнату. Она была не очень большая, но убрана со вкусом. Крейцер встал, чтобы получше рассмотреть объемистую, обтянутую тисненой кожей шкатулку, крышка которой была отделана серебром и перегородчатой эмалью. Похожую он видел однажды в магазине художественных изделий и даже хотел купить, но цена двести пятьдесят марок оказалась ему не по карману.

–  А как попал сюда в тот вечер Дитер Николаи?

–  Он давно уже просил у меня разрешения зайти ко мне. Ну и в конце концов я разрешила.

–  Я не это имел в виду. Я хотел узнать, на чем он приехал?

–  Ах, так. На мотоцикле, наверное.

–  Какой у него мотоцикл?

–  «Ява», кажется.

–  А цвет?

–  Темно-синий. Почему вы спрашиваете?

Крейцер улыбнулся.

–  Да так, по привычке. Когда он уехал?

–  Вскоре после восьми. Я обычно всегда выставляю его в это время.

–  Как он был одет?

–  Господи, да не помню я. Наверное, в костюм и пуловер.

–

 А еще что? Так ведь на мотоцикл не сядешь.

–  Значит, еще пальто и шлем.

–  Шлем у него какого цвета?

–  Красный, по-моему.

Крейцер кивнул.

–  А сколько лет Дитеру?

–  Двадцать один, но он выглядит старше своих лет. Он ростом с отца, но поуже в плечах. Ему вполне можно дать и двадцать четыре и двадцать пять.

–  Вы говорили, он студент. Где он учится?

–  Пединститут. Собирается преподавать физкультуру.

–  Он учится в том институте, что в Сансуси?

–  Да, за Новым дворцом.

–  Чем он занимается в свободное время, когда не молится на вас?

Бригитта Альвердес скривила губы, словно хотела сказать: «Ах, как остроумно», вслух же произнесла:

–  Он очень увлечен своим мотоциклом, еще больше интересуют его автомобили, он их здорово фотографирует, на мой взгляд лучше, чем профессиональный фотограф.

Арнольд дернулся, и Крейцер успокоительно положил ему руку на плечо.

–  Не знаете случайно, какой у него аппарат?
– спросил он с предельно доступным ему спокойствием.

Она покачала головой.

–  Понятия не имею. Какая-то штука с двумя объективами.

–  Почему он так интересуется машинами, а сам даже не умеет водить?

–  Кто это вам сказал?
– удивилась она.
– Конечно, он умеет.

–  Да ну? Значит, я ошибся. А какая у него машина?
– Крейцер едва заметно улыбнулся.

Она в еще большем изумлении воззрилась на него и вдруг хлопнула себя по лбу.

–  Подловили меня все-таки.
– И добавила, вздохнув: - Ну ладно, теперь терять нечего. Он сделал себе дубликат ключа и порой, тайком конечно, ездит на отцовской машине.

–  Вы хотите сказать, что доктор Николаи, который замечает каждую пылинку на своей машине, до сих пор об этом не догадался?

–  Пока нет. Дитер очень осторожен. Ездит лишь изредка. Прошлой осенью, например, когда Эгберт уезжал на какой-то симпозиум в Западную Германию, Дитер пригласил меня на воскресную прогулку. И заехал за мной на новом «вартбурге». Я очень удивилась и спросила, разрешил ли ему отец брать машину. Тут он мне все и выложил.

–  А доктору Николаи вы ничего не рассказали?

–  Не будьте так наивны. Во-первых, я не вижу, никаких оснований вмешиваться в их отношения, а кроме того, при этом неизбежно выяснилось бы, что мы ездили вместе с Дитером, чего я, разумеется, никак не хотела, чтобы не ссориться с Эгбертом.

–  А почему вы не могли просто сказать, что случайно видели, как Дитер ездит на отцовской машине?

–  Нет, господин Крейцер, вы поистине не от мира сего. Вы что ж, думаете, Дитер мне так бы это и спустил? Я ведь была у него в руках. Скажи я про машину, он рассказал бы о нашей поездке. Так, прямо, он мне не грозил, но всем своим видом дал понять… Дал понять, что мы связаны общей тайной… - Она нахмурила лоб, рассеянно играя зажигалкой.
– Ну да, раньше я как-то не задумывалась над этим, но теперь я почти уверена, что он не без умысла предпринял эту прогулку. Может, именно таким путем он хотел посеять недоверие между мной и Эгбертом.

Крейцер мрачно глядел на свои ладони и молчал. Наконец он все-таки не вытерпел:

–  Вам не кажется, что вы его несколько переоцениваете?

Она подняла брови и глянула в окно.

–  Может, и переоцениваю, - тихо сказала она, - но парень и в самом деле на редкость умен. Когда, например, Дитер садится за шахматы с отцом - а Эгберт очень и очень неплохой шахматист, - он играет с ним как кошка с мышкой, а когда захочет кончить игру, он выводит из засады какую-нибудь фигуру - и готово. В шахматах Эгберт против него бессилен.