Дорожное происшествие
Шрифт:
– Продолжим развивать нашу версию. Вечером того дня, когда был совершен наезд, Дитер сперва побывал у Альвердес, которая живет всего в нескольких километрах от дома Кранепулей. От нее он прямиком направился к Кранепулям. Правда, это не дает ему полного алиби, но на случай, если его кто-нибудь видел в тех местах, визит к Альвердес может служить каким-никаким объяснением. Расследование, которым мы занялись после несчастного случая, вскрыло аферу раньше, чем они предполагали. Поскольку наши подозрения вначале были направлены на доктора Николаи, у Дитера было время унести машинку из дома и по возможности уничтожить следы.
Крейцер замолчал, так как официантка принялась убирать посуду, а когда она ушла, продолжил:
– Что вам удалось узнать о Вольфганге Першке?
– Целую кучу подробностей, - ответил Арнольд.
– До ограбления Першке жил в Тельтове у деда с бабкой, по Рульсдорферштрассе, восемнадцать. Учился в школе - до седьмого класса. Потом поступил учеником садовника, но из-за частых прогулов был уволен. Потом устроился грузчиком к торговцу углем. К этому периоду он, по рассказам, уже состоял в тельтовском мотоклубе. С четырнадцатого марта сего года он содержится в исправительно-трудовой колонии. Там ни в чем дурном не замечен, не позволил себе за все время ни одной самовольной отлучки и по работе взысканий не имеет.
– Ну хорошо, а теперь посмотрим, что можно узнать у деда с бабкой.
22
Многоквартирный дом представлял собой мрачную узкогрудую коробку, с фасада которой местами отвалилась штукатурка. Уныло и одиноко торчал он между заброшенным садом и пустырем. На пустыре дотягивали свой век старые косилки и телеги.
Супруги Першке проживали на пятом этаже, под самой крышей. Седая маленькая женщина с увядшим лицом провела Крейцера в комнату.
– Альфред!
– окликнула она.
– Тут опять пришли из полиции насчет нашего Вольфганга.
В высоком кресле у окна сидел мужчина в черном костюме, наполовину закрытый журналом филателистов. Журнал медленно опустился на колени. Дряхлый старик поглядел на гостей поверх очков и сказал:
– Мы не желаем иметь с этим негодяем ничего общего. Моего порога он больше не переступит. Если он сбежал, сюда ему дорога заказана. Напрасно вы карабкались на пятый этаж.
Полуотвернувшись, он разгладил истрепанный журнал, дрожащей рукой в коричневых пятнах достал из нагрудного кармана шариковую ручку и начал что-то подчеркивать в журнале.
Комната была так плотно набита мебелью, что свободного места в ней почти не оставалось. Возле одной стены стояла двуспальная кровать, покрытая красным стеганым одеялом. Над кроватью висела олеография, показывающая, как Спаситель въезжает на осле в некий город и народ машет ему пальмовыми ветвями. Угол за кроватью занимала высокая - до потолка - темно-зеленая изразцовая печь, вся в лепных завитушках. На другой стороне комнаты стояли плюшевый диван, стол и два стула
Фрау Першке придвинула Крейцеру и Арнольду стулья.
– Муж вовсе так не думает, - пробормотала она, - но с мальчиком ему и впрямь несладко пришлось.
– Слышать не желаю про этого уголовника!
– вскричал старик.
– Альфред, успокойся!
– взывала жена.
Старик яростно швырнул журнал на пол.
– Я говорю, что он такой же подонок, как и его отец.
Лицо старика застыло. Он отвернулся к окну и глядел через щель между тюлевыми гардинами на голые поля и луга. Фрау Першке присела на край дивана, сложила руки на коленях, опустила глаза и начала рассказывать тонким, жалобным голосом:
– Скрывать нечего, мы не любим об этом говорить, душа-то болит, сами понимаете, а разговоров и в свое время было достаточно. Да, Эрна покончила с собой, едва мальчик родился на свет. Слишком она была молодая, не вынесла позора да оговоров. Все в нее тыкали пальцем. У мужа моего за всю жизнь ни пятнышка на добром имени - и вдруг такая напасть! Он не смог это выдержать. Может, он отнесся к ней слишком строго, а я все причитала над ней, квартирка у нас была крохотная, еды в обрез. Вот она и бросилась под поезд. На нас лежит не меньше вины, чем на ней.
– Перестань говорить вздор про мою вину!
– решительно вмешался старик. Пальцы его судорожно вцепились в вырез жилета, запавшие губы дрожали, подбородок все время двигался.
– Меня это не касается, не касается. Я пятьдесят лет честно делал свое дело и никому ничего не должен. Я не позволю себя упрекать, тебе тоже не позволю, запомни раз и навсегда.
– Он тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла. Из водянисто-голубых глаз за толстыми стеклами очков выкатились две слезы и побежали по впалым щекам.
Жена глянула на него, потом снова опустила взгляд на свои руки. На ее скорбном лице появилось сострадание. Она вздохнула и тихо промолвила:
– Конечно, он прав, когда так говорит. Дожив до старости, начинаешь понимать, что по-своему прав каждый. Во всем воля божья, мы должны с покорностью принимать свою судьбу. Против судьбы человек бессилен.
– Мы не затем пришли, чтобы бередить ваше горе, - заговорил Крейцер.
– Насколько нам известно, Вольфганг сейчас ведет себя примерно. Но вы, по всей вероятности, помните, что тогда из вашей дачи исчезли пишущая машинка и фотоаппарат. Мы отыскиваем эти предметы и хотели бы кое о чем у вас узнать.
Старик неумолимо глядел в окно, но старушка кивнула.
Крейцер продолжал:
– Не приходилось ли вам слышать от Вольфганга такое имя: Дитер Николаи? Не был ли Вольфганг знаком с этим молодым человеком?
Фрау Першке задумчиво посмотрела на свои руки и отрицательно покачала головой.
– Что-то не припомню.
– Вольфганг состоял в мотоклубе?
– Да, состоял. Он был прямо помешан на мотоциклах, даже диплом получил один раз. У Акселя, его дружка, был свой мотоцикл. Они ходили в клуб вместе. А потом поссорились, и у Вольфганга пропала охота, потому что своего мотоцикла у него не было. Ходить в клуб просто так ему не хотелось, вот он и просил то у одного, то у другого, чтоб дали поездить.