Досье генерала Готтберга
Шрифт:
Насчет майора Брошкина Лиза еще сомневалась, все-таки несмотря на расхлябанность он производил впечатление опытного человека, только изрядно расслабившегося. Но остальные… Среди них, конечно, не было ни одного особиста сорок первого или сорок второго года, которые заменяли собой погибших боевых командиров, ложились под немецкие танки, обернувшись связкой гранат, уходили в леса, организуя партизанские отряды. Безжалостно расстреливали трусов и дезертиров. Эти не привыкли наступать и побеждать. И потому, только услышав об опасности, которая может им угрожать, сразу струхнули не на шутку. От победоносного их гонора не осталось и следа. Они все время выглядывали в окна, то и дело бегали на двор, то ли по нужде, то ли прислушиваясь, нарочито громко смеялись, словно их пугала тишина. Даже завели патефон, чем вызвали ярость командира, который приказал немедленно «заткнуть эту шарманку».
Брошкин не мог не заметить, что в отличие от его подчиненных Лиза ведет себя очень сдержанно и спокойно. Приближение вечера как будто не пугало ее. Это показалось майору удивительным. Разминая пальцы, затекшие от письма, он спросил:
— Давно на фронте, капитан?
И получил неожиданный ответ:
— С июля сорок первого, товарищ майор.
— С сорок первого? — Брошкин даже привстал. — И в отступлении была?
— Нет, — ответила Лиза, не отрываясь от документа, — я в оккупацию попала, так сразу ушла в партизанский отряд. Там и воевала, пока территорию не освободили.
— Вот то-то я думаю, чувствуется в тебе этакая выдержка, которую на школьной скамейке не приобретешь, — майор покачал головой одобрительно.
— Да и возраст у меня уже не школьный, — усмехнулась Лиза. — Разве не видите?
— Не вижу, — ответил тот неожиданно мягко, — и про партизан не подумал бы никогда. Больно красивая. Такие обычно при генералах в блиндажах сидят, ногти пилочкой пилят, штабные кошечки.
— Что ж, я тоже при генерале была, — ответила Лиза, вполне осознав его иронию. — При генерале Петровском на Обаянской высоте под Курском. Шесть танков при мне подбили. Вот, маршал Рокоссовский мне сам орден вручал, — она указала ему на награду.
— Да, заметил, — кивнул Брошкин с заметным уважением. — Еще спросить хотел, не друг ли дал поносить. Но теперь беру слова свои обратно, виноват. Сам-то я с Урала, — продолжал Брошкин, — был приписан к оборонному заводу. Как война началась, рвался на фронт, четыре рапорта написал, но все — отказ. Приказано было принимать эшелоны с запада, размещать оборудование, которое эвакуировали, чтоб сразу — в строй, давать продукцию. Только в конце сорок второго удовлетворили мою просьбу. Но под Сталинград не послали, в Карелию угодил, так севером и шел, вот только в сорок четвертом перевели на Центральный. Ты уж не серчай на меня, — он явно смутился, — что подтрунивал над тобой.
— Да, что уж там, товарищ майор, — улыбнулась Лиза примирительно, — давайте читать дальше, а то много еще осталось.
— Ага, — Брошкин кивнул и тут же одернул молоденького лейтенанта. — Матвеев, не мельтеши. Лучше вон ту кипу разбери, что поважнее, неси сюда.
Когда стемнело, разобрали только половину. Брошкин предложил передохнуть. Лиза вышла на крыльцо. Апрельская ночь была еще свежа, но уже доносила тонкий запах только-только высунувшихся из почек листьев. На черном небе ярко горели белые искорки звезд. Желтоватый полумесяц заливал тусклым светом верхушки деревьев в лесу. Скрестив руки на груди, Лиза подняла голову и, следя за звездами, казалось, оторвалась от земли. Мысли ее понеслись далеко, в предвоенное лето. Она вспомнила родительский сад, цветущие по весне яблони и сирень перед домом. Как давно все это было — кажется, совсем в другой жизни!
Вдруг совсем близко хрустнула ветка. Лиза вздрогнула, обернулась, вглядываясь в темноту. Кто это? Бородюк? Матвеев? Ей вдруг стало холодно, по коже побежали мурашки. Внезапно от окна к ограде сада мелькнула какая-то тень. Лиза зажала себе рот, чтоб не вскрикнуть. Ей показалось, она отчетливо видела высокую мужскую фигуру в камуфляже. Это мог быть только немец, в Красной армии не было такого обмундирования, Лиза знала это точно.
Повернувшись, она опрометью бросилась в дом. Прислонившись спиной к стене, Брошкин безмятежно спал, похрапывая. Двое особистов тихо переговаривались, сидя на полу, остальные тоже спали.
— Товарищ, майор, товарищ майор, — Лиза встряхнула Брошкина за плечо, — проснитесь! Проснитесь, они здесь!
— Кто, где? Где? — хлопая спросонья глазами, Брошкин вскочил как ошпаренный, сразу схватился за пистолет. К ним подбежали Матвеев, еще двое офицеров.
— Там, в саду, я видела, кто-то ходил, — сбивчиво говорила Лиза.
— Но как же это может быть, девонька? — лейтенант Матвеев снисходительно пожал плечами. — Там — ваш шофер, бойцы, опять же, которые с вами приехали. Они бы нам знак подали, если что неладное.
— Я тебе не девонька, а товарищ капитан, — оборвала его Лиза. — А насчет караула ты, лейтенант, кому другому рассказывай. Ты что не знаешь, как немцы караул снимают? Пикнуть никто не успеет.
— В том-то и дело, что нос у него не дорос. Ничего он не знает и не понимает! — поддержал зло Брошкин. — Молчать! — прикрикнул он на лейтенанта. — Какой знаток нашелся. Так, всем приготовиться, взять оружие. Свет, — он толкнул Матвеева в бок, — свет задуй в соседней комнате. Выходим за мной и сразу — в россыпь. Ясно? Голицына, ты здесь остаешься, — приказал он Лизе, будешь за тылом присматривать.
— Есть, товарищ майор, — Лиза и сама понимала, что это важно. Лампа погасла. Особисты бесшумно один за другим вышли на крыльцо. Лиза держала пистолет наготове, прислушивалась. Но стрельбы не последовало. Вскоре Брошкин с товарищами вернулись.
— Верно, показалось тебе, Лизавета Григорьевна, — сообщил майор, отхлебнув коньяка из фляги. — Никого. Бойцы твои на месте, водитель тоже. Не спят. А так — тишина, не души, слава богу. Может, и зря мы волнуемся.
— Может, и зря, — согласилась неохотно Лиза. Ее злило, как насмешливо смотрят на нее Матвеев и его дружки. Конечно, ей не хотелось, чтобы немцы доказали ее правоту, но она чувствовала, что не могла ошибиться. Все-таки подготовка на базе НКВД в Одинцово и опыт работы в Белоруссии не прошли даром, она стала замечать и слышать многое, чего не замечали и не слышали остальные. Потому несмотря на уверения Брошкина не успокоилась. И не сомкнула глаз, когда особисты отправились спать.
Вернувшись из Хайма, разведчики доложили Руди Крестену, что в поселке находятся человек десять русских, все они скорее всего принадлежат к русской секретной службе. При них целая машина архивных документов, которые они захватили. Никакой особой охраны нет, два-три солдата, не больше.
— Они к нам в Германию, как на курорт, явились, — усмехнулся Крестен, выслушав эсэсовцев. — Пьют коньяк, бумажки почитывают, наслаждаются. Словно здесь хозяева. А где они прихватили эти документы? — спросил он оберштурмфюрера Кранца, служившего с ним у Корндорфа. — Как ты думаешь, Пауль? Наверняка в Вестланде, на разведбазе абвера. Она находилась километрах в тридцати отсюда, и русские отутюжили ее своими танками. Так, документы надо вернуть, — решил он. — Они могут нам пригодиться, когда мы сдадимся американцам в Баварии. Во всяком случае, будет чем торговаться. Бери людей, — приказал он Кранцу — и идем в Хайм. Они наверняка десятый сон видят. Вот мы и отправим их к мечтам, только наяву. Пленных не брать, — предупредил он сразу. — Американцам их не сбагришь, им они не нужны, а нам — тем более. Уж насмотрелись на Иванов, хватит. Гражданских в Хайме быть не должно, обычно в местах, где организовывали базы «Вервольфа» гражданских поблизости не оставляли. Чтоб не знали лишнего. Так что стесняться нечего. Там только враги. Пауль, давай команду.