Досье генерала Готтберга

Дьякова Виктория Борисовна

«Наверняка запасные ключи у них имеются, — мелькнула у Лизы мысль. — Просто хотят их забрать у меня, чтобы я не смогла покинуть квартиру».

Стараясь не показывать раздражения, она открыла сумочку и, звякнув ключами, передала их помощнику Крестена. Тот никак не отреагировал на ее жест, просто открыл замок, и когда Лиза вошла, остановился на пороге.

— Господин Крестен скоро будет, — сказал он сухо и, закрыв квартиру снаружи, удалился. Теперь она никак не могла выйти, кроме как опять в окно. Лиза прошла по комнатам. Действительно, в квартире побывали, окна были плотно закрыты, шторы возвращены на место — другие шторы, не те, из которых она скрутила веревку. Кругом чистота и порядок, пыль стерта, как обычно по утрам. На столе на кухне холодный завтрак, — несколько бутербродов на тарелке накрыты салфеткой. В кофеварке — горячий кофе. Ее ждали, значит, как она и предполагала, ей не удалось обмануть их. С самого начала они наблюдали за тем, как Лиза осуществляет свой план. И, наверняка, посмеялись вволю. Что же теперь ее ждет? Своеобразное заключение под стражу? Или того хуже? Лиза вздрогнула от мысли, которая пришла ей в голову. Она здесь одна, живет под чужим именем, ее никто не хватится. Она села в кресло в гостиной, сжав ладонями виски. «Что делать? Как вырваться?» — она бесконечно задавала себе вопросы, но ответа не находила. Наверное, его просто не было.

Замок снова щелкнул, кто-то вошел. Лиза подалась вперед, прислушиваясь. По шагам она сразу узнала — Руди. Выходит, он вовсе не уезжал в командировку, раз появился так быстро. Обманул и ее, и Дагмару?

— Ты решила заняться альпинизмом? — она услышала его голос совсем рядом. — Но для этого не обязательно лазать из окон, можно записаться в соответствующую спортивную группу. Я бы порекомендовал тебе тренера.

Он что, издевается над ней? Лиза вскинула глаза, темные от гнева, который переполнял ее. Руди стоял перед ней, в светлом плаще поверх элегантного костюма, на его лице она не заметила и тени улыбки.

— Ты меня обманул, — проговорила она с обидой, чуть хрипло.

— В чем? — он пожал плечами. — В том, что я оказался женат? Но я не говорил тебе иного. А ты не спрашивала. — Он и не собирался оправдываться. — Советскую разведку не проведешь, — усмехнулся Руди и отошел к окну, закуривая сигарету. — Она всегда начеку, даже если опыт агента ограничивался одной или двумя операциями. — Его замечание прозвучало язвительно, что само собой выдавало, как он расстроен всем случившимся. — Ради того, чтобы выяснить истину, агенты не остановятся ни перед чем. Готовы прыгать из окна в озеро, на смех другим жильцам дома.

— Здесь есть другие жильцы? — слегка смущенно спросила Лиза.

— Да, конечно, — ответил он со скрытой издевкой, — это вполне нормальный жилой дом, отнюдь не резиденция СС, как ты, возможно, считала. И если жильцы дома не сталкиваются нос к носу ежедневно, то это говорит лишь о том, что они обладают куда большим жизненным пространством, чем это принято в СССР, и ведут иной образ существования. Однако они не могут быть спокойны, когда с одного из окон дома кто-то спускается по шторам. Именно жильцы сообщили фрау Катарине о твоем странном путешествии, они решили, что в одной из квартир совершено преступление и злоумышленник бежал в окно. Немцы — очень законопослушные граждане, чуть что — они звонят в полицию, лишь бы жить спокойно. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы Фриц привез тебя из дома баронессы фон Крайслер обратно сюда, а не в полицейское управление. Как ты понимаешь, мне бы не хотелось, чтобы они разбирались, кто ты такая на самом деле и как поселилась в Гамбурге.

— Еще бы, — Лиза в досаде щелкнула пальцами и села в кресло. — Тогда полицейский инспектор нанес бы визит твоей жене и теще, и они узнали бы, что ты содержишь любовницу. Я понимаю, тебе совсем не хочется этого. Куда как удобнее…

— В первую очередь, — Руди довольно жестко прервал речь Лизы, — в полиции стало бы известно, что ты живешь по поддельному паспорту. А узнай они твое настоящее имя, и того больше — что ты — бывший офицер советской разведки, не профессиональный, пусть по необходимости в годы войны, это не имеет никакого значения. Новое германское государство только образовалось, оно во многом зависит от расположения стран бывшей антигитлеровской коалиции. Ты даже не понимаешь, что играешь с огнем. — Он подошел к Лизе и наклонился над ней. — Ты думаешь, тебя не ищут? И, желая услужить американцам, наша полиция сообщит им о тебе. Американцы либо выдадут тебя Советом, чтоб не связываться, либо, сочтя шпионкой, вовлекут в игру, которая тебе совершенно не нужна. Такие игры опасны. Ты и сама не заметишь, как снова окажешься в своей родной конторе на Лубянке, в тюремном подвале. И тогда — все, птичка — в клетке, песенка спета. А все из-за чего, позволь спросить? Из-за глупой ревности? «Он меня обманул, он, видите ли, женат», — бросив сигарету в пепельницу, Руди прошелся по комнате, заложив руки за спину. Лиза видела, он крайне сердит на нее. — Я вовсе не должен отчитываться перед тобой, как я жил и чем занимался, когда победители праздновали победу, пока не перегрызлись, — продолжил он с прежней насмешливостью в голосе, — я назвал тебе адрес, куда ты могла бы обратиться в случае крайней необходимости, исходя из положения в России. Но признаться, я не ждал, что все случится так скоро. Скажу больше, я очень надеялся, что тебе никогда не придется обращаться на Альстерштрассе, 38, мы больше не увидимся с тобой. Ты выйдешь замуж за Героя Советского Союза, какого-нибудь лихого полковника, или даже генерала. Оказалось — нет. Оказалось, тебя выкинули из России раньше, чем я мог себе представить. Но мы тебя не ждали. Мы жили, как умели, мы восстанавливали свою страну. Мы тоже хотели быть счастливы, коль уж нам так повезло, и мы уцелели во всей этой бойне.

— Но ты женился на Дагмар не по любви, ты — бесчестный человек! — воскликнула Лиза. — Я знаю, ты руководствовался расчетом, зачем же ты теперь говоришь о чувствах? Ты женился на фирме ее отца.

— И что с того? — Руди пожал плечами. — Мне неизвестно, где ты наслушалась этой чепухи. Скорее всего, узнала от мамочек тех одаренных отпрысков, с которыми ты занимаешься музыкой. Но я удивлен, что ты прислушиваешься к сплетням, Лизи. Тебя извиняет лишь то, что ты очень мало живешь здесь, и тебя легко обвести вокруг пальца. Ты говоришь, я женился на состоянии фон Крайслеров? Но его не существовало. Дагмар и ее мать были нищими после войны. Их предприятия обанкротились, их пришлось частично отдавать во владение американцам. Земли, которыми когда-то владела семья, находились в Саксонии и Восточной Пруссии. Как ты понимаешь, они попали под власть большевиков и теперь, как говорится, принадлежат народу.

Дом на Альстере, который ты видела, разбомбили, все ценности разграбили, а что осталось — реквизировали англичане, потому что покойный барон фон Крайслер незадолго до кончины, в тридцать четвертом году, приобрел акции авиационного концерна, производившего «мессершмитты». После войны его вдова и дочь вынуждены были расплачиваться за последствия такого решения. Все предприятия фон Крайслеров были признаны «способствующими развязыванию войны» и соответственно поменяли бы владельца на английского или американского, если бы я не вмешался в это дело. Так что Дагмар фон Крайслер оказалась невестой отнюдь не богатой, даже нищей. Все ее приданое составлял рояль, также непригодный к применению, потому что во время бомбардировки Гамбурга в него попал осколок снаряда. Да, я женился на Дагмар. Иначе, как бы я мог действовать от имени фон Крайслеров, имея к их семье весьма далекое отношение. И за несколько лет вернул их семье благосостояние и положение в обществе, если не равное прежним, довоенным, то вполне сопоставимое. Если же говорить о чувствах, — он снял плащ и, бросив его на спинку кресла, сел напротив Лизы, — то ты должна понять меня. Я вырос в доме на Альстерштрассе, 38, там прошло мое детство, фрау Шарлота заменила мне мать, которая умерла страшно, она страдала психическим расстройством и покончила с собой у меня на глазах. Мне было четыре года. Фрау Шарлота взяла меня к себе. Несколько лет я почти не говорил, вообще никогда не улыбался. Она вернула мне радость жизни, я называл ее мамой. Я всегда думал о ней как о своей родной матери и даже не вспоминал настоящую. Посуди сама, мог ли я спокойно смотреть на то, что дом и парк, которые я любил с детства, разбиты бомбардировкой, что женщина, которую я любил как мать, сломлена горем, унижена, тяжело больна. А когда-то она была богатой и гордой. Ее собственный сын Генрих, старший брат Дагмар, погиб еще в Испании в тридцать шестом. Она спасла меня, и я не мог не прийти на помощь ей. Я посчитал своим долгом взять на себя все трудности.

— И во имя этого долга ты обманываешь ее дочь? — с горькой иронией промолвила Лиза и снова опустила голову. — Хочешь осчастливить мать несчастьем дочери? Ведь Дагмар любит тебя, это легко заметно.

— Да, она любит меня, я это знаю, — ответил он после недолгой паузы. — Это началось еще в детстве, когда она сначала относилась ко мне как к старшему брату. Потом — как к более взрослому другу, когда же она повзрослела, ее привязанность ко мне переросла в глубокое женское чувство. Вернувшись с войны, я тоже был одинок, и мы решили, что вместе нам будет легче. Я ответил на ее чувство. Если ты хочешь, чтобы я оставил Дагмар совсем, это невозможно, и ты сама теперь понимаешь, почему…

— Это невыносимо! — Лиза встала. — Это просто невыносимо! Пожалуйста, открой дверь, — потребовала она, едва сдерживая слезы, — дай мне ключи!

— Пожалуйста, — Руди недоуменно пожал плечами, — но ключи ни к чему, дверь открыта.

— Я ухожу, больше не могу, не желаю тебя видеть! Я не могу больше так жить. Скрываться, лгать — невыносимо! — она крикнула пронзительно, точно стрела пролетела сквозь сердце. Заливаясь слезами, выбежала из квартиры. Он не окликнул ее. Она сбежала по лестнице в холл — он промолчал и даже не пошел за ней.

Лиза пробежала мимо фрау Катарины, толкнула дверь на улицу — дождь разошелся, лил стеной. Не обращая внимания на погоду, Лиза бросилась сначала в одну сторону, потом — в другую, бежала, не разбирая дороги, в отчаянии и полном отсутствии смысла. Она не замечала сигналов светофоров, перебегая улицы перед идущими автомобилями. Глаза ее заливали слезы, она промокла насквозь, но словно ничего не видела вокруг.

Вдруг рядом раздался громкий сигнал клаксона. Черный «опель» затормозил перед ней, подняв столб воды из лужи. Водитель распахнул дверцу и что-то рассерженно кричал. Лиза застыла, испуганная. Вдруг за стеной дождя на противоположной стороне улицы она увидела витрину: «Цветы от Литвинской» — было написано по-немецки. Витиеватая готическая буква «L», фирменный знак салона, поблескивала на мокром зеркальном стекле. В первое мгновение Лизе показалось, что она сошла с ума. Настоящее уплывало у нее из-под ног, время стремительно неслось вспять, в оккупированный немецкими войсками Минск сорок третьего года. Возможно ли такое? Лиза не верила собственным глазам, она боялась верить.