Досье на звезд: правда, домыслы, сенсации, 1962-1980
Шрифт:
В течение четырех последующих лет обучения во ВГИКе у преподавателей больше ни разу не возникало желания распрощаться с Леонидом. Он сделал выводы из произошедшего и поводов к недовольству собой уже не давал. Более того, с третьего курса Л. Куравлев стал постепенно выбиваться в лучшие ученики. И как результат — на четвертом курсе его пригласили сниматься в кино.
Случилось это во время экзамена по вокалу, на котором случайно оказалась супруга и помощник режиссера М. Швейцера Софья Милькина. Увидев, как Куравлев с великим усердием исполняет старинный романс Цезаря Кюиа, она прыснула от смеха, а в конце занятий вдруг подошла к нему и предложила
Фильм вышел на экраны страны в 1960 году и занял в прокате 11-е место (28,9 млн. зрителей). Несмотря на то, что в фильме было занято целое созвездие замечательных актеров тогдашнего советского кино — В. Тихонов, И. Переверзев, О. Голубицкий и др., Леонид совершенно не потерялся в этом именитом коллективе и сыграл роль с таким юмором и вдохновением, что этот дебют большинством критиков и зрителей был принят с восторгом. Даже В. Шукшин обратил внимание на игру Куравлева еще на стадии съемочного процесса и пригласил его параллельно с работой у Швейцера сниматься и у себя — в его дипломном фильме «Из Лебяжьего сообщают» начинающий актер сыграл сельского механизатора Сеню Громова. Так к моменту окончания ВГИКа Куравлев приобрел в большом кинематографе сразу двух друзей-режиссеров, которые, собственно, и определят в последующем его судьбу.
Между тем успешный дебют Куравлева в кино заставил обратить на него внимание и других режиссеров. В период с 1961 по 1963 год он снялся сразу в нескольких фильмах совершенно разных жанров: у Л. Кулиджанова в картине «Когда деревья были большими» — это была история из сельской жизни, у Е. Карелова в «Третьем тайме» — истории времен войны. Однако фактически настоящая экранная биография Куравлева началась с фильма В. Шукшина «Живет такой парень», который вышел на экраны страны в 1964 году. Он сыграл в нем роль молодого и обаятельного шофера с Чуйского тракта Пашу Колокольникова. Фильм имел большой успех не только у нас в стране, но и за ее пределами. Между тем мало кто знает, что эта роль досталась артисту буквально с кровью. Л. Куравлев рассказывает: «Когда меня Шукшин позвал на «Парня», все повисло на волоске. Мы с ним долго и здорово репетировали, он подыгрывал за моих партнеров, потрясающе всех показывал, даже женщин. Короче, полный восторг. Но вышло так, что я, как говорится, «переиграл» и на пробах был совершенно никакой. Ужасно прошли первые пробы. И когда Сергей Герасимов взглянул на то, что получилось, он Шукшину заявил: «Ну что это такое? Поищи-ка еще артиста». А Шукшин уперся: не буду, и все. Он даже на ссору с Герасимовым готов был пойти. И тот в конце концов «сломался».
В 1965 году Куравлев снялся еще в одной картине В. Шукшина — «Ваш сын и брат». В отличие от предыдущей роли, написанной актером в основном комическими красками, эта роль была драматическая. Куравлев сыграл в фильме роль деревенского мужика Степана Воеводина, севшего за драку в тюрьму и почти отсидевшего срок «от звонка до звонка». Почти, потому что за несколько дней до освобождения он вдруг сбегает из тюрьмы, не в силах больше вынести разлуки с родными людьми. Ровно сутки находится он на свободе, встречается с близкими, а наутро его вновь арестовывают. Вот такой необычный герой достался Куравлеву.
Между тем с середины 60-х годов он становится одним из самых снимаемых актеров советского кино. Фильмы с его участием выходят на широкий экран
В конце 60-х годов режиссер Татьяна Лиознова неожиданно предложила Куравлеву роль эсэсовца Айсмана в телевизионном сериале «Семнадцать мгновений весны» (1973). Интересно отметить, первоначально режиссер пробовала Куравлева на роль… Гитлера, но из этой затеи ничего не вышло. И тогда на горизонте возник Айсман.
По мнению некоторых критиков, эта роль актеру плохо удалась. Вот что пишет по этому поводу А. Блинова: «Я убеждена, что Айсман — неподходящий персонаж для Куравлева, противопоказанный этому актеру. Напрасно кое-кто из кинокритиков старается обернуть эту роль каким-то достижением Куравлева: таинственность, мол, видна в молчании Айсмана, мысль о неправильности гитлеровской концепции мелькает в глубине его единственного глаза. То ли еще можно измыслить вопреки желанию режиссера, вопреки действительности!
Молчаливый Айсман не похож на глубокомысленного философа, еще меньше на антигитлеровца. Подобное лицо с голубыми глазами может быть и у немца. Подобное, но не куравлевское с длинным шлейфом его парней, его русских людей с их узнаваемостью.
В связи с Айсманом-Куравлевым приходит в голову еще одна мысль, и она не лишена здравого смысла: зачем придумано ранение Айсмана именно в глаз? Кто-то решил перечеркнуть лицо Куравлева черной повязкой? Зачем? Уж не для того ли, чтобы «парни Куравлева» не очень просвечивали сквозь немецкую форму? Вот чем оборачивается «дотягивание» актера до задачи построения образа…»
Думается, и сам актер прекрасно понимал, что эта роль не совсем подходит его экранному имиджу, однако желание разрушить у зрителя представление о себе как об актере, способном играть только роли простых парней, видимо, было сильнее. Именно поэтому он несколько раз отказывался от ролей, которые предлагал ему В. Шукшин: так было с ролью Чудика в «Странных людях» (ее сыграл С. Никоненко), ролью официанта в «Калине красной» (ее сыграл Л. Дуров). Отказался он и от главной роли в фильме «Печки-лавочки» (1972).
Л. Куравлев вспоминает: «Мы с Шукшиным проговорили довольно долго. Помню, я боялся повторения, потому что характер героя в «Печках-лавочках» где-то смыкался с характером Пашки Колокольникова, писатель Шукшин — один и тот же, исполнитель — Куравлев — тот же самый. Василий Макарович сказал:
— Дело-то не в том. Пусть будет в какой-то степени Пашка, хотя ситуация и другая, — Пашка с женой, с детьми. Мы будем стараться избежать повторения, но если в чем-то не убежим от него, не надо бояться такого упрека. Просто это моя тема, и я ее развиваю с твоей помощью.
Шукшин знал, что я много снимаюсь, и, чтобы, так сказать, связать меня обещанием по рукам и ногам, взял за руку (не в переносном, а в прямом смысле) и привел в кабинет к Григорию Ивановичу Бритикову, тогдашнему директору студии, с такими словами:
— Вот мой Иван. Только скажите ему как высшее должностное лицо на Студии Горького, чтобы он себя нигде не занимал. Вы заинтересованы как директор, чтобы я быстро снял картину, и я ее тогда быстро сниму. Но чтобы вот он никуда не отвлекался — он у меня в каждом кадре.