Достаточно времени для любви, или жизнь Лазаруса Лонга
Шрифт:
– Почему до дня рождения Вудро?
– Разве я не сказал? Война закончится в день рождения Вуди, 11 ноября. В этом я абсолютно уверен поскольку эта дата одна из ключевых в истории. А сейчас я перебираю в памяти события, чтобы подыскать такое, которое могло бы как можно скорей положить конец твоим сомнениям, но... увы, дорогая, я совершил дурацкую ошибку. Я хотел появиться здесь после окончания войны, но ввел в свой компьютер одно критическое число с ошибкой – и попал сюда на три года раньше срока. Машина не виновата. Она лишь читает введенные данные. Это самый точный из компьютеров, которые водят космические корабли. Ошибка моя не имела фатальных последствий; я не затерялся во времени, и мой корабль заберет меня в 1926 году, ровно через десять земных лет после того как я высадился.
Да и не интересны мне войны. Я хочу знать, как живут люди.
– Теодор, ты меня совсем запутал.
– Извини, дорогая, путешествие во времени – вещь сложная.
– Ты сказал "компьютер". Но я не поняла, что это такое. И еще ты сказал, что "она" водит корабль, который подберет тебя в 1926 году. Ничего не понимаю...
Лазарус вздохнул.
– Вот поэтому я не хотел ничего рассказывать. Но пришлось – чтобы ты перестала беспокоиться. Мой корабль – такой, как у Жюля Верна – умеет летать среди звезд, а я живу на планете, расположенной очень далеко отсюда. Мой корабль может передвигаться и во времени, точнее – во времени, и пространстве одновременно. Это очень нелегко объяснить. Компьютер – это мозг корабля, машина, необычайно сложная. Мой корабль называется "Дора", и машина – тот компьютер, который им управляет, следит, чтобы все было в порядке, и ведет от звезды к звезде – тоже зовется Дорой. Машина откликается на это имя, когда я с ней говорю. Она очень умная и умеет разговаривать. Кроме того, на корабле есть экипаж – мои сестры. Их двое. Они, конечно же, тоже твои потомки и очень похожи на тебя. Экипаж необходим – сами собой корабли не летают, за исключением автоматических грузовиков, которые двигаются по заранее вычисленному маршруту, – однако всю трудную работу делает Дора, а Лаз и Лор, то есть Ляпис Лазулия Лонг и Лорелея Ли Лонг, говорят ей, что делать, и обеспечивают необходимым. – Пожав бедро миссис Смит, Лазарус ухмыльнулся. – Вот если бы тот сквознячок поднял твою юбку повыше, я бы сказал, насколько они похожи на тебя; девицы обычно бегают голышом. Но лицом они на тебя похожи. А скорее всего и телом – если судить по тому, что я мельком увидел. Кроме того. Лаз и Лор тоже веснушчатые, как Мэри.
– Но и у меня высыпают веснушки, если я не прячусь от солнца. Когда мне было столько, сколько сейчас Мэри, отец звал меня индюшачьим яйцом. Но чтобы все тело! Неужели они совсем не носят одежды?
– О нет, они обожают наряжаться на вечеринку. И еще когда холодно но это бывает редко; там, где мы живем, тепло, как на юге Италии. Чаще всего они совсем ничего не носят. – Лазарус улыбнулся и погладил ее бедро. – Им не приходится оставлять трусики дома, чтобы заниматься любовью. У них просто нет никаких трусиков. Как, впрочем, и застенчивости. И они бы охотно занялись твоим отцам. Им нравятся пожилые мужчины: они гораздо моложе меня.
– Лазарус... а сколько тебе лет?
Лазарус помедлил.
– Морин, я не хочу отвечать на этот вопрос. Я старше, чем выгляжу, – эксперимент Айры Говарда удался. Лучше поговорим о моей семье. То есть о твоей. Все мы так или иначе происходим от тебя. Двое из моих жен и один из моих сомужей – потомки Нэнси и Вуди.
– Жен? Сомужей?
– Любимая, у нас брак имеет много форм. Там, где я живу, не приходится затевать развод или дожидаться смерти партнера, чтобы соединиться с тем, кого любишь. У меня четыре жены и три сомужа. Еще есть мои сестры Лаз и Лор. Они могут выйти замуж за члена другой семьи, а могут и остаться. И не смотри так удивленно – ты же сама говорила, что не будешь смущена, если я окажусь твоим сводным братом. Наследственность нас не беспокоит; в нашем времени знают о подобных вещах гораздо больше, чем здесь, и мы не рискуем здоровьем младенцев. А их у нас много. Есть еще кошки, собаки и всякая тварь. Дети их приручают и заботятся о них. У нас большая семья, мы обитаем в просторном доме, где всем уютно.
Я не могу рассказать тебе обо всех; сперва нам нужно доставить нашего диверсанта домой. Но кое-что скажу – раз ты считаешь, что выглядишь не на восемнадцать всего лишь потому, что
– Двести пятьдесят?!
– Да. Один из моих сомужей. Айра Везерел, также происходит от тебя через Нэнси и Джонатана, но и через Вуди. Его назвали в честь твоего отца, а не Айры Говарда, и сейчас ему более четырехсот. Морин, эксперимент Айры Говарда оказался удачным: мы все живем долго, и эту особенность мы унаследовали от тебя и всех наших предков-говардианцев, к тому же у нас умеют омолаживать людей. Тамара прошла две реювенализации, одну совсем недавно, и выглядит так же молодо, как и ты. Происходит истинное омоложение: когда я улетал, Тамара была беременна. Однако неважно, как она выглядит; Тамара – целительница, и я полагаю, что эту способность она тоже унаследовала от тебя.
– Теодор... Лазарус... я снова не понимаю. Целительница? Это что-то связанное с верой в Бога?
– Нет. Если Тамара и верует в Бога, то мне она никогда не говорила об этом. Тамара спокойна и счастлива, и каждый рядом с ней становится таким же – как и рядом с тобой, дорогая! А больной быстрее поправляется, если Тамара к нему прикоснется, поговорит или ляжет с ним спать.
Но когда я с ней познакомился, Тамара была не молода. И даже подумывала, не закончить ли ей жизненный путь, не умереть ли от старости. А я был болен, очень болен. У меня болела душа, и Иштар, позже ставшая моей женой – лучший реювенализатор на всем Млечном Пути – привезла ко мне Тамару. Тогда Тамара была иной: маленький торчащий животик, обвислые груди, мешки под глазами, двойной подбородок – короче, все признаки старости.
Я поправился от одного присутствия Тамары. Но и у нее появился интерес к жизни. Она прошла реювенализацию, помолодела и уже добавила очередного потомка к линии Морин-Нэнси, а теперь беременна снова. Вы с Тамарой так похожи, Морин. Она сама любовь в виде женщины... как и ты. Но... – Лазарус умолк и нахмурился. – Морин, я не знаю, как убедить тебя в том, что я говорю правду. Вы все удостоверитесь в этом, когда станете отмечать шестой день рождения Вуди. Вокруг будут звонить в колокола, а мальчишки-газетчики будут орать: "Экстренный выпуск! Экстренный выпуск! Германия капитулировала!" Ну это еще когда будет, а я хочу немедленно положить конец твоим сомнениям.
– А я уже не сомневаюсь, дорогой мой. Удивительно, невозможно – но я верю тебе.
– Неужели? Ведь я не дал никаких доказательств. Просто рассказал совершенно невозможную байку, если вдуматься.
– Тем не менее я верю в нее. Значит, это будет, когда Вудро исполнится шесть – седьмого ноября...
– Нет, одиннадцатого!
– Да, Лазарус. Но откуда ты знаешь, что он родился одиннадцатого?
– Ты же сама сказала.
– Дорогой, я говорила, что его день рождения в ноябре. Я не сказала, какого числа. И преднамеренно назвала сейчас другое число, но ты меня сразу же поправил.
– Ну что ж, об этом мне мог сказать Айра. Или кто-нибудь из детей.
Даже сам Вуди.
– Вудро еще не знает дня своего рождения. Проверь – разбуди его и спроси.
– Я не стану будить его, пока мы не вернемся домой.
– Ну а когда я родилась, дорогой?
– Четвертого июля 1882 года.
– А когда день рождения Мэри?
– По-моему, ей девять, но даты я не помню.
– А как насчет остальных детей?
– То же самое.
– А день рождения моего отца?
– И спрашивать нечего – второе августа 1852 года.
– Лазарус, зовущий себя Теодором! У меня есть твердое правило, которого я придерживаюсь в общении со своими детьми. Я скрываю от них дату их рождения, пока это возможно – чтобы не приставали к взрослым и не шантажировали их, выклянчивая подарки. Вот когда ребенок идет в школу, то ему уже следует знать эту дату. Тогда я считаю детей достаточно взрослыми и велю запомнить ее, но всегда говорю, что, если кто-нибудь решит поторопиться, не видать ему ни пирога, ни вечеринки. Но мне еще не приходилось прибегать к такому наказанию – детишки у меня смышленые.