Достопочтенный Школяр
Шрифт:
Граммофон доиграл пластинку до конца. Джерри легко поднялся на ноги, получше закрепив свою импровизированную набедренную повязку на поясе. В этот момент зазвонил телефон, поэтому он снова сел и, взяв шнур, подтянул аппарат по полу к себе. Это, как всегда, был Люк, и он приглашал сыграть в карты.
– Извини, приятель. Не могу. Сочиняю статейку. Попробуй поиграть в вист сам с собой.
Набрав номер «времени», Джерри услышал гортанный голос, ответивший сначала по-китайски, потом по-английски, и по второму поставил свои часы. Потом он подошел к граммофону и снова поставил «Рассвет в Майами» на максимальную громкость. Это была его единственная пластинка, но она хотя бы заглушала шум совершенно бесполезного кондиционера. Все еще продолжая что-то напевать, он открыл дверцу единственного стенного шкафа и вытащил из старого кожаного саквояжа, стоявшего на полу, хорошо послужившую на своем веку, пожелтевшую от времени теннисную ракетку, принадлежавшую когда-то его отцу и купленную еще в тридцатые годы. На ручке особыми несмывающимися чернилами были выведены инициалы «С У». Отвинтив ручку, Джерри извлек из ее глубин четыре ролика с микропленкой, переложенные серой тонкой прокладкой, и уже далеко не новую камеру для микросъемок, которую он, как человек консервативный, предпочитал всем более современным моделям, которые специалисты по фотографированию в Саррате пытались ему навязать. Зарядив кассету в камеру, он установил скорость пленки
Крыши домов здесь, в Гонконге, представляли собой особый мир, где разыгрывался захватывающе интересный спектакль: борьба людей за выживание наперекор сумасшествию
города. В огороженных колючей проволокой двориках на крышах в поте лица трудились работники маленьких курточных мастерских; проводились религиозные службы; кто-то играл в старинную китайскую игру маджонг; предсказатели будущего жгли благовонные палочки и принимали посетителей, заглядывая в свои толстенные коричневые книги. Прямо перед Джерри находился английский сад, разбитый по всем правилам искусства на тайком принесенной сюда, на крышу, земле. Немного ниже три старые женщины занимались разведением щенков чау-чау, которым предстояло закончить свой век на чьем-нибудь столе. Там были и школы, где обучали танцам, чтению, балету, гимнастике и боевым искусствам; школы, где можно было приобщиться к вершинам искусства или постичь мудрость Мао; и сегодня утром, пока Джерри варил яйца себе на завтрак, какой-то старик, закончив свой длинный и непонятный непосвященному ритуал гимнастических упражнений, установил маленький раскладной стульчик, сидя на котором он ежедневно нараспев декламировал изречения этого великого человека. Бедняки, если у них не было крыши, строили себе нечто вроде балконов, похожих на вороньи гнезда, при взгляде на которые кружилась голова – около трех метров в длину и меньше метра в ширину, которые крепились на самодельных кронштейнах, загонявшихся под пол гостиной. Ганс Призывающий Смерть утверждал, что здесь все время совершаются самоубийства. Он говорил, что именно это держит его здесь. Поэтому, если он ни с кем не трахался, он любил сидеть у окна с фотоаппаратом «Никон» в надежде успеть заснять такое самоубийство. До сих пор это ему ни разу не удалось. Внизу справа находилось кладбище, что, как говорил Призывающий Смерть, считалось плохим соседством, и благодаря чему арендная плата была на несколько долларов ниже. Пока Джерри завтракал, снова зазвонил телефон.
– Про что статья? – спросил Люк.
– Шлюхи с Ванчай похитили Большого My, – ответил Джерри. – Увезли его на остров Резчиков по Камню и держат в заложниках, требуя выкуп. Кроме Люка, обычно звонили только женщины Ганса, и, когда Джерри предлагал им себя вместо него, они не соглашались.
В ванной не было занавески, поэтому Джерри приходилось принимать душ в позе боксера, пригнувшись, на полусогнутых ногах, чтобы не устроить в ванной потоп. Вернувшись в спальню, он надел костюм, взял нож и, отсчитав от угла комнаты Двенадцать половиц, поддел лезвием ножа тринадцатую. В углублении, выдолбленном в битуме, на который был уложен паркет, лежал пластиковый пакет, а в нем – пачка американских долларов разного достоинства, паспорт на чужое имя – на случай если бы пришлось уносить ноги, – водительские права и кредитная карточка авиакомпании на имя подрядчика Уоррела. Еще – небольшой револьвер, который Джерри, в нарушение всех инструкций Цирка, купил у Ганса, во время своих поездок предпочитавшего обходиться без оружия. Из этого тайного хранилища Джерри взял пять стодолларовых купюр, остальные положил на место и снова прикрыл половицей. Он опустил камеру и две запасные кассеты в карманы и, насвистывая, направился к выходу. Входная дверь была укреплена выкрашенной в белый цвет железной решеткой, которая могла бы задержать опытного грабителя минуты на полторы. Именно столько времени ушло на это у Джерри, когда он однажды, от нечего делать, открыл замок отмычкой. Пришел лифт, до отказа забитый китайцами, тоже спускавшимися вниз. При виде Джерри все сразу вышли. Так было каждый раз. Джерри для них был слишком большой, безобразно отталкивающий и угрожающе-чуждый.
И вот так, – подумал Джерри с напускной веселостью, шагнув в полумрак автобуса, идущего в центр города, – дети святого Георгия отправляются спасать империю.
"Время, потраченное на подготовку, никогда нельзя считать потерянным зря, – гласит немного тяжеловесный афоризм, формулирующий принцип, внушаемый всем агентам в «яслях», о том, как надо проверять, нет ли за тобой слежки.
Иногда Джерри чувствовал, что все, чему его учили в Саррате, вошло у него в плоть и кровь и составляет самую его суть, а все остальное просто не существует. Если следовать обычной человеческой логике, он мог напрямую отправиться к конечной цели своего путешествия: это было вполне возможно. Если следовать обычной логике, не было абсолютно никаких причин, особенно после вчерашней совместной попойки, против того, чтобы подъехать на такси к парадному входу, бодрым шагом войти в здание, смело бросить вызов своему новому закадычному приятелю и покончить со всем этим. Но он не мог действовать, следуя обычной человеческой логике. Говоря языком Саррата, Джерри приближался к «моменту истины» всей этой операции к моменту, когда за ним со стуком захлопнется дверь, после чего для него нет иного пути – только вперед. Это момент, когда каждый год из всех его двадцати лет в разведке всплывает в памяти и кричит. «Будь осторожен!» Если есть опасность попасть в ловушку, то она, скорее всего, будет поджидать его именно здесь. Даже если они заранее знают о его маршруте, тем не менее, по всему пути обязательно будут расставлены посты наблюдения. Люди в машинах или в оконах домов, мобильные команды наблюдения, которые будут «вести» его на случай неожиданностей: отклонения от маршрута или возникновения нового объекта для наблюдения. Если, образно говоря, Джерри еще может проверить, какая там, в бассейне, вода, прежде чем нырнет в нее с головой, то это только сейчас, и никогда больше. Вчера вечером, когда они шатались по разным кабакам, за ним запросто могли наблюдать десятки местных сыскных агентов – «ангелов», но не хранителей, а он мог и не подозревать о том, что за ним следят. Но сейчас он мог покружить по городу и посмотреть, нет ли за ним «хвостов»; сейчас – по крайней мере, теоретически – у него была возможность установить это.
Он взглянул на часы. Оставалось ровно двадцать минут, а ему, даже если двигаться неторопливым, китайским, а не европейским шагом, достаточно было семи. Поэтому Уэстерби не спеша отправился в путь, ни на минуту не позволяя себе расслабиться. В других странах – практически, везде, кроме Гонконга, – он вышел бы намного раньше. За «железным занавесом», согласно «катехизису» Саррата на это
Но парадокс состоял в том, что, хотя сегодня утром он тщательно соблюдал всю предписанную правилами процедуру, какое-то другое, его внутреннее " я " сознавало, что он тратит время попусту: он знал, что на Востоке любой круглоглазый европеец мог жить все время в одном и том же квартале и даже не подозревать, что за каждым его шагом ведется неусыпное наблюдение. На каждом углу любой многолюдной улицы, по которой он проходил, стояли поодиночке и группками мужчины, старательно занимающиеся ничегонеделанием в ожидании чего-то, просто убивая время или бесцельно глазея на прохожих. Попрошайка вдруг потянулся и зевнул; мальчик-инвалид, чистильщик обуви, ринулся к ботинкам Джерри, когда тот проходил мимо, промахнулся и от досады щелкнул щетками друг о друга. Зловещего вида старуха, продающая порнографические открытки с европейскими и азиатскими девушками, приложив руку ко рту, что-то прокричала вверх – кому-то, кого не было видно за бамбуковыми лесами, окружавшими здание. Хотя мысленно Джерри всех их примечал и старался запомнить, он и сегодня точно так же не мог отличить их друг от друга, как и тогда, когда впервые приехал на Восток. Сколько лет назад это было? Двадцать? Господи, Боже мой! Двадцать пять лет назад! А проститутки? Или мальчики, предлагающие билеты незаконной лотереи? Или торговцы наркотиками, которые суют вам под нос что-то, завернутое в конфетные бумажки, приговаривая при этом: «Какие желаете? Желтые – за два доллара, синие – за пять. Хотите поймать кайф? Улетите в самые небеса, словно вы оседлали дракона!» Или, может быть, те, кто покупает миску риса у уличного торговца на другой стороне улицы? На Востоке, дружище, выжить может только тот, кто знает, что он ничего не знает.
Джерри следил за всем, что отражалось в полированном мраморе и стеклах витрин: полки, заполненные украшениями из янтаря, полки с изделиями из нефрита, наклейки, оповещающие о том, какие кредитные карточки принимаются в магазине, всевозможные электротовары и целые пирамиды черных чемоданов и сумок, с которыми, кажется, никто и никогда не путешествует. В магазине Картье красивая девушка раскладывала на бархатном подносе украшения из жемчуга. Почувствовав, что на нее кто-то смотрит, она подняла голову и взглянула на Джерри. И несмотря на то что все его мысли были сосредоточены на другом, в нем на какое-то краткое мгновение встрепенулся интерес, знакомый всем сыновьям Адама Но одного взгляда на его немного напряженную улыбку, неряшливый, далеко не безупречного покроя костюм и ботинки из оленьей кожи было достаточно, чтобы понять все, что ей было нужно: это – не потенциальный покупатель. Проходя мимо газетного киоска, Джерри заметил, что в газетах пишут о последних боях. В газетах, выходящих на китайском языке, на первых страницах были напечатаны большие фотографии погибших детей, рыдающих матерей и солдат в касках, напоминающих американские. О какой стране шла речь – о Вьетнаме, Камбодже, Корее или Филиппинах, определить было нельзя. Красные иероглифы заголовков напоминали брызги крови. Может быть, Призывающему Смерть повезло. Испытывая жажду после выпитого вчера вечером, Джерри прошел через площадь и нырнул в полумрак бара «У капитана», но глотнул только воды из-под крана в мужском туалете. Вернувшись в фойе, он купил номер журнала «Тайм». Ему не понравилось, как на него поглядывали вышибалы в штатском, поэтому он вышел. Снова смешавшись с толпой, не спеша прошел к зданию почти, построенному в 1911 году, в те дни еще считавшемуся хоть и безобразной, но все же достопримечательностью давних времен, несколько облагороженной соседством еще более уродливых и нелепых бетонных зданий вокруг. Потом он сделал обманный маневр и резко свернул, пройдя через арку, миновав зеленый мост из рифленого железа, где на крюках висели мешки с почтой, похожие на индюшек в мясной лавке. Сделав еще один неожиданный поворот. он по пешеходному мостику прошел к Коннот-центру, чтобы сузить пространство, за которым надо наблюдать.
В сверкающем металлом вестибюле женщина крестьянского вида скребла металлической щеткой ступени неподвижного эскалатора, а в прогулочной галерее группа китайских студентов почтительно разглядывала скульптуру Генри Мура «Овал с точками». Оглянувшись назад, Джерри увидел коричневый купол старого здания суда, который казался совсем маленьким рядом с огромным, похожим на улей зданием отеля «Хилтон». «Королева против Уэстерби», – мысленно представил себе он строчки газетного сообщения: подсудимый обвиняется в шантаже, попытке подкупа, злоупотреблении доверием, а также еще в нескольких преступлениях, которые мы непременно состряпаем еще до вечера". Гавань жила своей обычной жизнью, сновали многочисленные суда и суденышки, причем маленьких было гораздо больше. На другом берегу залива, на фоне грязных клочьев смога, гордо поднималась Новая территория, изрытая котлованами. А у ее подножия, вдоль берега, тянулись товарные склады и фабричные трубы, изрыгающие коричневый дым.
Он повернул назад, прошел мимо контор шотландских компаний, мимо магазинов «Жардан» и «Свир» и заметил, что их двери закрыты решетками. «Должно быть, сегодня какой-нибудь праздник, – подумал он. – Наш или их?» На площади Монумента неторопливо разворачивалось гулянье – били фонтаны, пространство было расцвечено пляжными зонтиками, тут и там виднелись тележки продавцов кока-колы, и, наверное, не меньше полумиллиона китайцев стояли небольшими группками или проходили мимо, поглядывая на него – такого огромного по сравнению с ними. Громкоговорители, трещотки, жалобные звуки музыки. Он пересек улицу Джексон-роуд, стало немного потише. Прямо перед ним, на небольшой площадке с безупречным английским газоном, метались фигуры в белой форме. Только что начался матч в крикет, который закончится только вечером. На противоположном от подающего конце поля долговязый игрок в допотопного фасона кепке с надменно-скучающим видом натягивал перчатки. На минуту замедлив шаг, Джерри со снисходительной улыбкой, выдающей знатока и любителя игры, понаблюдал немного за знакомой сценой. Подача. Скорость мяча средняя, мяч пошел немного наружу, калитка осталась в стороне. Отбивающий, все с тем же снисходительным видом, сделал попытку отбить, промахнулся и медленно, скользящим движением, провел битой по боковой стороне калитки. Джерри понял, что в этой игре будет много неинтересных подач, которые не вызовут большого энтузиазма болельщиков. Он задал себе вопрос, кто с кем играет, и решил, что это, должно быть, все та же мафия с Пика играет сама против себя.
Там, где кончалось крикетное поле, через дорогу, высилось здание Китайского банка – огромное строение, украшенное алыми полотнищами лозунгов, прославляющих Мао. У входа в банк возлежали гранитные львы, которые гордо смотрели вдаль, словно не замечая бесчисленных групп китайцев в белых рубашках, фотографировавших друг друга на их внушительном фоне. Банк, нужный Джерри, стоял в другой стороне, за спиной подающего. На башенке, венчавшей его, развевался британский флаг – Юнион Джек, а внизу, у входа, стоял бронированный фургон. Весь вид банка говорил о надежности и неприступности. Двери были распахнуты и блестели на солнце ярко начищенной медью.