Достопочтенный Школяр

Ле Карре Джон

– Билл, мне иногда бывает так страшно.

– Я знаю, дорогая, я знаю. – Он сел рядом и взял ее за руку.

– Этот новый парень в отделе очерков. Он так с м о т р и т на меня, Билл, он следит за всем, что я делаю. Я уверена, что он на кого-то работает. Билл, на кого он работает?

– Ну, может быть, он просто немножко в тебя влюблен, – сказал Кро со всей мягкостью, на которую был способен, продолжая поглаживать ее по плечу. – Ты же привлекательная женщина. Ты что, забыла об этом, моя дорогая? Ты можешь произвести неизгладимое впечатление на человека, сама того не желая. – Он говорил притворно строго и по-отечески наставительно. – Ну-ка, признайся, ты ему, наверное, строишь глазки? А еще бывает, женщины вроде тебя иногда кокетничают, сами того не сознавая. Но опытный в таких делах мужчина всегда это заметит, Фебба. Обязательно заметит.

На прошлой неделе это был привратник у входа. Она сказала, что он записывает, когда она приходит и уходит. За неделю до этого – машина, которая постоянно ей везде попадалась, – «опель» зеленого цвета. Трудность заключалась в том, чтобы развеять ее страхи, не усыпив при этом бдительности, потому что когда-нибудь однажды – Кро никогда не позволял себе забывать об этом, – однажды она окажется права. Вытащив из тумбочки у кровати

целый ворох исписанных листочков, она начала свой отчет. Это произошло так неожиданно, что Кро просто не успел переключиться. У нее было крупное бледное лицо, которое не было привлекательным ни по европейским, ни по азиатским стандартам. Длинное туловище, короткие ноги и саксонские руки – большие и некрасивые. Она сидела на краешке кровати, и в ней вдруг проглянуло что-то от пожилой почтенной матроны. Чтобы удобнее было читать, она надела толстые очки.

– Кантон присылает студента-комиссара, который должен выступить на собрании членов группы во вторник, – сказала она, – поэтому собрание в четверг отменили, и Эллен Туо еще раз потеряла шанс хотя бы один вечер побыть секретарем.

– Погоди-погоди, не торопись, ради Бога, – взмолился со смехом Кро. – Не на пожар торопимся!

Раскрыв записную книжку и приготовившись писать, он попытался угнаться за ней. Но Феббу трудно было удержать, даже если это пытался сделать Билл Кро, хотя ей когда-то говорили, что он на самом деле полковник или даже еще выше. Ей хотелось покончить со всем этим. Одним из ее постоянных заданий было наблюдение за группой интеллектуалов левого толка, в которую входили студенты университета и журналисты-коммунисты; ей удалось войти к ним в доверие, хотя они и воспринимали ее не совсем всерьез. Она каждую неделю докладывала ему об этой группе, хотя результаты были не очень впечатляющие. А теперь вдруг по какой-то непонятной причине группа начала развивать бурную деятельность.

– Билли Чень вызвали в Куала-Лумпур для участия в каком-то важном заседании, – сказала она. – Джонни и Белинде Фонг поручили подыскать надежное помещение, где можно было бы поставить печатный станок.

Быстро наступал вечер. Не прерывая ее, Кро осторожно встал с места и включил лампу, чтобы резкий переход к электрическому свету не испугал ее, когда совсем стемнеет и его все равно придется зажечь.

– Поговаривают об объединении с группой в Норт Пойнт, – продолжала женщина, – но товарищи из университета, как всегда, возражают. Они возражают абсолютно против всего, – сказала Фебба враждебно. – Снобы. И вообще, эта шлюха Белинда, глупая как пробка, уже несколько месяцев не платит членские взносы, и вполне возможно, она у нас вылетит из партии, если не перестанет играть в азартные игры.

– Это будет совершенно справедливо, моя дорогая, – покладисто согласился Кро.

– Джонни Фонг говорит, что Белинда в положении и ребенок не от него. Ну и хорошо, надеюсь, так оно и есть. Это ее немного утихомирит…

Кро припомнил: у тебя пару раз возникала точно такая же проблема, но что-то не замечал, чтобы ты становилась потише.

Кро послушно записывал, зная, что ни в Лондоне, ни где-нибудь еще, никто никогда не прочтет ни слова из того, что он сейчас пишет. В дни процветания Цирк внедрил своих агентов в десятки таких групп в надежде, что со временем они выведут их на тех, кого на своем дурацком профессиональном жаргоне называли «челноками» между Пекином и Гонконгом, и это позволит им перебросить какие-то мостики и хоть чуть-чуть закрепиться в континентальном Китае. Этот план увял на корню, а задачу стоять на страже безопасности колонии перед Цирком никогда не ставили – эту роль играла Специальная служба и, надо сказать, ревниво следила за тем, чтобы никто больше в это не вмешивался. Но маленьким корабликам, как прекрасно понимал Кро, гораздо труднее менять курс, чем ветрам, которые их подгоняют. Кро старательно подыгрывал Феббе, подкидывая время от времени уточняющий вопрос, проверяя, из каких источников получена информация и откуда в свою очередь они ее узнали. «Откуда ты знаешь это, Феб?» – «Слышала?» – «Ладно. А от кого у Билли Ли эта информация, Феб? А не может быть, что Билли Ли немного приврал здесь, самую малость, для красного словца? Ну знаешь, чуть-чуть приукрасил, как водится?» В разговоре с ней К р о использонал журналистские словечки, потому что Фебба, как и Джерри, как и сам Кро, была по своей «основной» профессии журналисткой. Она работала в качестве «свободного художника», не прикрепленного к штату ни одной газеты, и снабжала англоязычную прессу Гонконга сплетнями о пикантных подробностях из жизни местной китайской аристократии.

Пока Кро слушал, выжидал, подавал нужные реплики – подыгрывал, как это называется у актеров, он мысленно перебирал в памяти всю ее историю, которую рассказывал пять лет назад, на курсах повышения квалификации в Саррате, когда его отправили туда, чтобы освежить в памяти кое-что из профессиональных незаконных навыков и, может быть, научиться чему-нибудь новенькому. Потом они говорили, что это было самое лучшее выступление из всего, что они слышали за две недели, – настоящий триумф. Этого ожидали, и на семинар, где он должен был выступать, пригласили всех, кто проходил курс переподготовки. Даже руководство школы пришло послушать его. Те, кто в этот день не работал, даже попросили, чтобы за ними прислали микроавтобус, чтобы они могли пораньше добраться до Саррата из местечка Уотфорд, где жили многие из них. Всем хотелось послушать старину Кро, который на восточных делах собаку съел, послушать, что он расскажет, сидя в бывшей библиотеке с оленьими рогами на стене, о пережитом и передуманном за всю свою долгую профессиональную жизнь, отданную и г р е. Агенты, которых даже не надо вербовать, – такова была тема его выступления. На небольшом возвышении было даже некоторое подобие кафедры, но он не использовал ее. Он сел на обычный стул, снял пиджак и широко расставил ноги; живот внушительно нависал над ремнем брюк, на рубашке – темные круги от пота; и говорил он так, как мог бы рассказывать эту историю шанхайским любителям игры в кегли в ту субботу, когда на Гонконг надвигался тайфун, если бы только обстоятельства позволили ему сделать это.

А г е н т ы, к о т о р ы е в е р б у ю т с я с а м и, ваши светлости.

– Тебе нет равных в этом деле, – сказали ему, и он поверил, что это действительно так. Если Восток был для Кро домом, то маленькие кораблики были его семьей, и он изливал на них всю свою нерастраченную любовь, для которой (так уж получилось) не нашлось места в его другой, не тайной жизни. Он воспитывал

и обучал их всем тонкостям профессионального мастерства с любовью, которая сделала бы честь отцу; и самым трудным в жизни этого уже не молодого человека был тот день, а точнее говоря, та ночь, когда Тафти Тесинджер исчез под покровом темноты, даже не предупредив Кро, лишив его жизнь на какое-то время цели и всего, что придавало ей смысл.

– Некоторые люди – прирожденные агенты, монсеньоры, – сказал он им. – Они предназначены для этой работы самим периодом истории, в котором живут, тем, где они оказались, и своими собственными природными склонностями. И в таких случаях вопрос лишь в том, кто первым приберет их к рукам, ваши преосвященства. И это можем быть мы, это могут быть наши соперники; или это могут быть миссионеры, чтоб им пусто было.

Смех.

Потом пошли примеры из жизни – только имена и географические названия он изменял, и среди прочих – не кто иной, как агент под кодовым именем Сьюзен – маленький кораблик женского пола, в бурном море Юго-Восточной Азии. Родилась в тревожном 1941 году, полукровка. Не называя имени, он рассказывал им о Феббе…

– Ее отцом бил скромный клерк из Доркинга, ваши светлости, у которого за душой не было ни пенни. Он приехал на Восток как служащий одной шотландской торговой компании, сотрудники которой шесть дней в неделю не покладая рук тащили с побережья все, что могли, а на седьмой шли в церковь молиться Кальвину. Он слишком беден, чтобы жениться на европейской женщине, друзья мои, поэтому берет на содержание запретную девушку-китаянку, что обходится ему недорого. В результате этого союза появляется упомянутый агент по кличке Сьюзен. В тот же год на авансцену выходят японцы. Неважно, где это происходило, монсеньоры, – история была везде одна и та же: будь то в Сингапуре, Гонконге или Малайе. Они появились мгновенно. И было ясно, что они намерены остаться надолго. И во всем этом хаосе отец вышеупомянутого будущего агента по кличке Сьюзен делает благородный шаг. «К черту осторожность, ваши преосвященства, – говорит он. – В такое время все достойные и отважные мужчины должны выйти вперед и постоять за все, что им дорого». Итак, он женится на своей китаянке, ваши светлости, чего я обычно не рекомендую делать, но он поступает именно так, и, женившись, он крестит свою дочь – будущего агента Сьюзен – и записывается в Добровольческий отряд, который был доблестным отрядом, состоявшим из глупцов, у которых голова забита героическими бреднями. Это были силы местной самообороны, собиравшиеся противостоять японским ордам. Вскоре, ваши светлости, он, как человек отнюдь не рожденный для ратных подвигов, становится великолепной мишенью для японского захватчика – в результате, как и следовало ожидать, отдает Богу душу. Аминь. Да будет земля пухом скромному клерку из Доркинга, ваши светлости.

Кро крестится, а по комнате прокатывается волна смеха. Кро не смеется вместе с остальными и сохраняет полнейшую невозмутимость. В первых двух рядах он видит новые молодые лица – без морщин, без шрамов, – лица, которые хорошо бы смотрелись на экране телевизора; Кро догадывается, что это новенькие, которых загнали послушать Великого и Неповторимого. Их присутствие действует на него воодушевляюще. С этой минуты он ни на мгновение не выпускает их из виду.

– Будущий агент еще ходит пешком под стол, когда ее достойный отец уходит в мир иной, друзья мои, но на всю свою жизнь она запомнит: когда приходит решающий час, англичане выполняют свой долг. И с каждым проходящим годом она будет любить этого погибшего на поле брани героя немножечко сильнее. А после войны торговая фирма, в которой работал ее отец, целый год или два помнит и заботится о ней, а потом как-то невзначай забывает – уж очень накладно помнить. И тем не менее. В пятнадцать она едва жива от того, что надо содержать больную мать и работать на танцплощадках, чтобы платить за учебу. И тем не менее. А потом она привлекает внимание сотрудника службы социальной помощи – к счастью, он является одним из наших достойных братьев, ваши святейшества; и он помогает ей прийти к нам. – Кро вытирает лоб платком. – Сьюзен начинает восхождение к вершинам благоденствия и праведности, ваши светлости, – провозглашает он. – Под журналистским прикрытием мы вводим ее в игру, заказываем ей переводы из китайских газет, даем мелкие поручения, вовлекаем в работу, завершаем образование и обучаем ее нашему тайному ремеслу. Немного денег, немного поддержки, немного любви, немного терпения – и очень скоро в активе у нашей Сьюзен уже семь поездок в континентальный Китай, совершенные на законном основании, причем некоторые из них с весьма щекотливыми заданиями по нашей линии. Она великолепно с ними справилась, ваши светлости. Она была курьером, предприняла попытку установить связи с дядюшкой в Пекине, хотя времени для подготовки было очень мало, и очень успешно. И все это, друзья мои, несмотря на то, что она – полукровка, а таким китайцы обычно не очень доверяют. И как вы думаете, друзья мои, как она все это время представляла себе, что такое Цирк? – почти выкрикнул Кро, обращаясь к завороженным слушателям. – Как вы думаете, кем она нас считала? – Старый кудесник снова понижает голос и поднимает пухлый указательный палец. – Мы для нее были напоминанием о ее отце, – говорит он в полной тишине. – Мы для нее – это память о погибшем скромном клерке из Доркинга. Мы для нее – это святой Георгий, вот мы кто для нее. Мы очищаем китайские сообщества вне Китая от вредных элементов, что, черт возьми, под этим бы ни подразумевалось. Мы ведем борьбу с Триадами, и с рисовыми картелями, и с бандами торговцев опиумом, и с детской проституцией. Она даже считала нас, когда ей этого очень хотелось, тайными союзниками Пекина, потому что мы. Цирк, печемся об интересах всех достойных китайцев. – Кро обвел суровым взглядом ряды молодых лиц, которые изо всех сил старались выглядеть непреклонными. – Кто-то из вас улыбается, ваши светлости? – требовательно спросил он громоподобным голосом. Но никто не улыбался. – Обратите внимание, господа, – закончил Кро, – какой-то частью своего существа она всегда чертовски ясно понимала, что все это абсолютная белиберда. И именно тут вы должны сыграть свою роль. Именно здесь ваш секретный агент должен всегда быть в состоянии полной боевой готовности. О да! Мы – хранители веры, друзья мои. Когда она пошатнется – мы подставляем плечо, чтобы укрепить ее. Когда она теряет опору – мы протягиваем руку поддержки, чтобы она не упала. – Его голос возвысился: он достиг кульминационной точки своей истории. В следующее мгновение, чтобы все ощутили контраст, он драматически, едва слышно прошептал; – И даже когда вера столь иррациональна, ваши светлости, никогда не относитесь к ней свысока. В наше время мы очень мало что можем предложить взамен ее. Аминь.