Дождь Забвения
Шрифт:
– Она двигается. Все на экране двигается, смещается влево.
– Это нормально. Ты сейчас видишь визуальное представление геометрии тоннеля перед транспортом, приблизительно в световой микросекунде от устья. Система навигации показывает наивероятнейшую картину твоего смещения в зависимости от геометрии тоннеля.
Флойд открыл рот, но Маурия не позволила высказаться.
– Не забивай себе голову подробностями! Главное, что геометрия тоннеля нестабильна, и если позволить кораблю двигаться полностью самостоятельно, он будет тыкаться в стенки. А это нежелательно – приливные силы вблизи них возрастают экспоненциально. Конечно, полозья, закрепленные на корпусе, могут амортизировать скользящий удар о стену, но моя телеметрия говорит: полозья сильно пострадали на пути к вам. Да и корпусная броня выглядит не ахти.
– Телеметрия не врет, – сообщила Ожье. – Я не уверена, что транспорт выдержит даже без добавочной ударной нагрузки.
– Мы помолимся, чтобы этого не случилось. Вообще-то, нам только и осталось, что молиться. – Голос Скелсгард стал спокойным и деловитым, – наверное, она смирилась с неизбежным. – Важно то, что догруженные модификации программ, по идее, должны неплохо справляться с изменяющейся геометрией, так что не придется все время вести корабль вручную.
– Что ж, неплохо! Вести тридцать часов подряд я бы точно не смог.
– Но тебе иногда придется поправлять автопилот. Мы запускали симуляции, и они показали: автопилот не слишком хорошо реагирует на внезапные изменения геометрии, особенно когда угол сдвига превышает семьсот двадцать градусов.
– Не слишком хорошо реагирует?
– Проще говоря, виснет.
– Корабль виснет?
– Нет, софт.
– Какой еще софт?
– Она имеет в виду, что автопилот отключится без предупреждения, – вмешалась Ожье.
– А его можно запустить?
– Ну да, немедленной перезагрузкой. Это легко – Ожье покажет. Гораздо труднее вернуть судно на курс до того, как оно скребнет о стену.
– Скребнет… Должно быть, это неприятно. А что это за угол, превосходящий семьсот двадцать градусов?
– Если попытаешься представить, заработаешь мигрень. Так что и не пытайся.
Флойд подвигал джойстик, привыкая к ощущению.
– И сколько у меня будет времени на возвращение к прежнему курсу, прежде чем мы скребнемся?
– Зависит от ситуации. А вообще десять-пятнадцать секунд. Этого должно хватить, чтобы выправить траекторию. Когда автопилот зависнет, судно подаст звучный сигнал, предупредит о том, что вы вскоре превратитесь в интересное пятно на стене.
– Мне нужно знать что-нибудь еще?
– Столько, сколько тебе за остаток жизни не выучить. Ну да черт с ним. Просто присматривай за решеткой и постарайся догадаться о ее возмущениях до того, как заревет тревожная сирена. Транспорт реагирует не сразу, так что корректируй курс мелкими, раздельными движениями. Нужно, чтобы судно успевало отреагировать на коррекцию перед следующей.
– Ну, теперь я почти понимаю тебя.
– Ты летал на трансатмосферных шаттлах?
– Кажется, нет.
– Он плавал на траулере, – вмешалась Ожье. – А до того водил какие-то баржи. Баржа – это вроде большой лодки.
– Эти баржи разворачиваются на месте? – спросила Скелсгард.
– Нет. Вообще-то, им нужно с морскую милю, чтобы сбросить скорость. Потому следует заранее предугадывать каждый поворот фарватера.
– А иначе врежешься в берег или сядешь на мель, – одобрительно кивнула Скелсгард. – Ну, значит, всего-то нужно внушить себе, что наша колымага – это старая баржа с необычными свойствами, а тоннель – фарватер с краями, которых весьма нежелательно касаться. Если твоему воображению это по силам, у нас и впрямь будет шанс доставить посудину домой не в виде металлолома.
Флойд пожал плечами и позволил джойстику вернуться в среднее положение. Скелсгард, очевидно, пыталась подбодрить, но ее оптимизм выглядел до крайности натужным.
– Кстати, – заметил он, – если можешь говорить с нами сейчас, почему бы тебе не давать советы в рейсе? Ну, знаешь, как в кино диспетчеры разговаривают с самолетом, когда у пилота сердечный приступ, за штурвалом какой-нибудь обалдевший пассажир и надо растолковывать ему, какими рычажками щелкать, чтобы посадить машину.
– Мы потеряем связь, как только транспорт войдет в тоннель, – пояснила Ожье. – Она не восстановится до конца рейса.
– Но я буду ждать вас, – пообещала Маурия. – Хотя разговаривать не смогу, обещаю наблюдать за состоянием тоннеля. Думаю, никому из нас не придется спать в ближайшие тридцать часов.
– Ты о нас не беспокойся, – посоветовала Ожье. – Мы прибудем бодрые и свежие. Жди во всеоружии, когда выскочим из устья. Нужно подготовить другой корабль для немедленного полета назад и робота, чтобы его пилотировать.
– Вроде прозвучало, что тебе срочно нужно к врачу?
– Я не полечу. Флойд не может оставаться с нами, его нужно вернуть в Париж.
– Ну да, я целиком за изоляцию утечки, – кивнула Маурия.
– Я тоже, – поддакнул Флойд. – Но почему-то мне кажется, что утечка – это я сам.
– Скелсгард, послушай меня! – попросила Ожье. – Я выяснила, почему убили Сьюзен. Знаешь, что делали в Германии? Компоненты для резонансной гравитационной антенны.
– Да? Ну-ка, ну-ка, рассказывай!
– Три охлажденных почти до абсолютного нуля шара в разных частях Европы, настроенных так, чтобы вибрировать при прохождении гравитационной волны.
– Ты сказала, шаров три?
– Один в Берлине, другой в Париже, третий в Милане. Думаю, три нужны для того, чтобы отфильтровать шум. Чтобы все шары поймали сигнал, он должен быть сильным.
– Это даст и направление на источник, если точно синхронизировать часы на всех трех локациях.
– Может, так и сделано.
– Ожье, все равно это слишком сложно. Надо подвесить шары в вакууме, подключить чрезвычайно чувствительные акустические усилители, и только тогда можно робко надеяться, что они хоть что-то зарегистрируют.