Дождь Забвения
Шрифт:
– Они не послушали, – снова пожаловалась она.
– Это всего лишь кошмар, – повторил Флойд. – Ты в безопасности.
– Нет, – ответила она упрямо, еще чувствуя, что сон может вернуться в любую минуту.
Он будто заведенные часы в мозгу. В этом сне к ней идет по лабиринту костей мальчуган с барабаном, шагает с механической точностью к неизбежному финалу.
– Ты в безопасности.
– Нет. Я в опасности. И ты. И все остальные. Венделл, мы должны остановить его. Остановить «дождь».
Понемногу дрожь унялась, Верити оцепенело лежала, позволив мужчине сжимать ее руки, а затем провалилась в беспокойный сон. Там она, словно последнее привидение, бестелесно плыла над усыпанными пылью улицами мертвого города.
В Берлин поезд прибыл к середине утра. Повсюду полоскались нацистские стяги и транспаранты. Роммель и фон Штауффенберг благополучно покинули этот мир – и золотая молодежь решила возродить моду на свастики и марши. Но к символике подошли аккуратно: старую угловатую свастику заменили новой, округлой, смягченной. Большие партийные шишки еще собирали митинги на аэродромах, но берегли свои лучшие речи для крошечных мерцающих телеэкранов. Теперь в любой гостиной зажиточного дома, в любой пивной, кафе, вокзальном баре звучал отголосок Нюрнберга. Поговаривали о намерении освободить шишку номер один, еще томящуюся в Орсэ, и о ее возвращении в рейхстаг на склоне дней, продлеваемых лишь химией.
– Здесь не должно быть так, – сказала Ожье, осмотревшись.
– Твоя правда, – согласился Флойд вполголоса.
До «Хотель ам Зоо» такси довезло очень быстро. Отель на престижном конце Курфюрстендам был отделан дорогим мрамором и хромом, которые содержались в стерильной чистоте. Хорошо, что хоть отель остался прежним. Флойд неплохо его знал, останавливался тут пару-тройку раз с Гретой, когда приезжал по делам в начале пятидесятых. То есть выбор этого отеля был очевиден. Все же, когда Флойд зарегистрировался и отнес жалкую полотняную сумку в свой номер, его обуяло неприятное, но знакомое чувство вины. Будто он сознательно изменил, приведя под крышу дома, где когда-то они с Гретой занимались любовью, другую женщину. Но ведь абсурд же. У него с Гретой – полный ноль, хотя дверь не заперта наглухо. Кто знает, может, в будущем она и приоткроется…
А что касается его и Ожье – ну, это смешно. С чего вообще такой мысли лезть в голову? Просто совместная работа. По расследованию. Ничего личного.
Что c того, что Верити нравится ему? Она красивая, умная, находчивая, интересная (хотя как же, скажите на милость, может быть неинтересной молодая шпионка?), но ведь любой мужчина сказал бы о ней то же самое. Почувствовать симпатию к ней слишком уж легко. Не нужно приглядываться, чтобы увидеть хорошее под поверхностными недостатками, потому что их нет. Разве что манера вести себя с ним, как будто ему не только нельзя знать правду, но он просто не сможет ее понять и принять. Это неприятно. Но интригует еще больше. Ожье – загадка. Так и хочется докопаться до сути. Обнажить, так сказать, истину…
Когда она наконец заснула снова, Флойд долго лежал на нижней койке и смотрел вверх, представляя ее тело, укрытое простыней, и слушая ее дыхание. Интересно, что ей снится сейчас? Он не запал на нее, это точно. Но на такую девушку очень легко запасть. Если позволить себе, конечно.
А если и запасть – что с того? Наверное, мужчины наподобие Венделла Флойда так и валятся к ее ногам, точно осенние листья. Она уже привыкла к хрусту под ногами. С какой стати сногсшибательной Верити Ожье интересоваться потасканным ничтожеством? Неиграющим джазменом, сыщиком, почти неспособным на сыск.
Если бы он не придержал ту открытку, Верити не позволила бы ехать с ней вместе в Берлин.
Поэтому, может, он не такой уж глупец.
– Венделл? – спросила она.
– Что?
– В чем дело?
Он обнаружил, что стоит у окна и смотрит наружу уже минут пять. Напротив, на другой стороне Курфюрстендам, несколько рабочих собирали из стальных штамповок высокий памятник первому восхождению на Эверест. Молодой русский летчик был изображен стоящим на вершине, рука в перчатке поднята – то ли салютуя пролетающему самолету, то ли дерзко бросая вызов потесненному людьми, забытому богу.
– Да вспомнилось кое-что.
Ожье сидела на кровати, сбросив туфли и заложив ногу за ногу, и листала телефонную книгу.
– Твой предыдущий визит сюда?
– Ну да.
– Прости, если я осложнила твои отношения с…
Она замолчала, переписывая найденный номер на лист с гербом отеля.
– Гретой, – договорил за нее Флойд. – Нет, ты ничего не осложнила. Я уверен, она понимает, что к чему.
Ожье посмотрела на него, заложив пальцем страницу, рассеянно прихватив губами шальной локон.
– И что к чему?
– Мы с тобой здесь по делам, и только. И ты даже не хотела, чтобы я сопровождал тебя.
– И она нисколько не ревнует?
– С какой стати?
– Именно. Никаких причин для ревности.
– Мы двое взрослых, ответственных людей, и у нас общее дело в Берлине.
– Ради экономии снявшие один номер на двоих.
– Именно. – Флойд улыбнулся. – Значит, это мы уяснили, и теперь…
– Все замечательно, – подтвердила она и снова уткнулась в телефонную книгу, лизнув палец, чтобы лучше листались тонкие страницы.
– Мне следовало найти другую гостиницу, – заметил Флойд.
– Что?
– Да нет, ничего.
Он повернулся к кровати, и его взгляд чуть задержался на обтянутых чулками щиколотках Ожье. Не самые длинные ноги из виденных им в жизни и не самые изящные, но далеко не самые худшие.
– Флойд? – проговорила она, заметив его взгляд, и он смущенно отвернулся.
– Этот номер что-нибудь дал? – спросил он.
Она уже звонила несколько раз, но он не слушал, глядя в окно. Каждый раз требовалось, чтобы на нужный номер переключали с отельного коммутатора, поэтому Ожье говорила довольно много. Зачаточный немецкий Флойда не позволял понять ее речь хотя бы в общих чертах, так что не имело смысла прислушиваться.
– Ничего, – ответила она. – Я уже пыталась звонить по нему из Парижа и подумала, что проблема с международным соединением.
– Я тоже пробовал и не смог пробиться. Оператор сказал: такое впечатление, будто обрезана линия. Как может столь большая фирма не платить за телефон? Или не нанять работника, чтобы отвечал на звонки?
Ожье позвонила снова. Она говорила на очень хорошем немецком, – по крайней мере, так казалось Флойду.
– Ничего, – сообщила она, закончив. – Линия мертвая. Даже нет сигнала с другого конца. – Она провела ладонью по письму от «Каспар металз», разглаживая складки. – Может, все-таки номер не тот?