Дожить до утра
Шрифт:
— Заткнись! — коротко приказал он и быстро пересел к ней на диван. — Ты понимаешь, что влипла?
— То есть? — Ксюша глубоко затянулась и через пару секунд выпустила дым в потолок. — Я хотела спросить: во что?
— О событиях вчерашнего вечера я тебя не спрашиваю, поскольку мне о них все доподлинно известно…
— А можно полюбопытствовать — откуда? Опять шпионите за мной? Ай-ай-ай, как нехорошо! Я же просила вас в прошлый раз… Может, излишне груба была и настойчива… Но сегодня-то я с вами на «вы». Общение веду по полной форме, то бишь — гражданин начальник и так далее… —
— Желаю! — оборвал он ее и резко поднялся с места. — Еще как желаю! И для тебя, дура, будет лучше, если этот обыск пройдет без понятых. Вот здесь, в этом заявлении от твоих соседей… — Николаев достал из кармана сложенный вдвое тетрадочный лист и, потрясая им в воздухе, продолжил: — Черным по белому писано, что ты опаснейшая из опаснейших особ. Что они боятся жить с тобой под одной крышей, не зная, чего можно ожидать от вооруженной пистолетом и весьма неуравновешенной женщины. Как мне прикажешь реагировать на этот сигнал? Дать ему ход или по — пытаться наставить тебя на путь истинный?
— С чего бы это? — ловко изобразила Ксюша удивление.
— А с того, что над твоей еще не совсем зажившей головой собираются тучи. Посмотри на меня! — Николаев присел перед ней на корточки, предварительно вернув в карман написанную соседями кляузу.
Ксюша нехотя подняла на него глаза.
— Я не прошу тебя поверить мне. Я прошу тебя выслушать меня…
— Говори. — Под его буравящим взглядом ей отчего-то сделалось неуютно. — Только побыстрее. На сегодняшний день у меня запланировано очень много дел.
— Вот-вот. — Роман положил руки на диван по обе стороны от ее обнаженных коленей. — Именно о твоих делах я и хочу поговорить. Не затевай ничего, слышишь?! Я всеми внутренностями чувствую, что ты на пределе. Что-то ты задумала.
— Что? — Она недоуменно пожала плечами. — Ничего…
— Рассказывай мне, — фыркнул он и незаметно сместил руки чуть ближе к ее ногам. — Володя этот что-то затевал. Он сейчас мертв. Тебя это не настораживает?
— Нет, — буркнула она, чувствуя непонятную неловкость от его близости.
— А меня настораживает. — Николаев тяжело вздохнул. — Убит из пистолета. Твоим соседям это известно. А теперь оказывается, что и ты умеешь стрелять. Они такого понаписали. Что мне делать?! Ну скажи мне, пожалуйста!
— Нет у меня никакого пистолета. — Ксюша с вызовом вскинула подбородок. — Обыщи все! Никакой пушки не найдешь! Что они там слышали, я не знаю. Что навыдумывали, это их проблемы. Я ничего не знаю! Избивали во дворе соседа. Я вышла. Прикрикнула на них. Они убежали, а я осталась с Димкой. Потом мы вернулись.
— И все? — Он недоверчиво усмехнулся.
— Все! Вот те крест! — Ксюша перекрестила себя троекратно. — Кто чем грохнул вчера вечером, и сама не знаю…
Николаев чувствовал, что еще немного, и он не выдержит. Не выдержит этого полунасмешливого взгляда, этой откровенной издевки в каждом ее слове и… близости этого красивого упругого тела. С силой вдавив ладони в сиденье дивана, он изо всех сил пытался унять желание дотронуться до ее коленей. Вцепиться в ее волосы и, запрокинув голову, целовать, целовать до изнеможения. До тех пор, пока она не запросит пощады, сделавшись сразу беззащитной и слабой в его руках.
Да! Именно ее слабости ему хотелось! Ощутить ее ранимость и незащищенность, а не то, что она пытается всем представить на обозрение, — этакую железную леди с маской непроницаемости на лице.
— Эй, ты чего?! — запаниковала Ксюша, почувствовав неладное. — И руки свои убери!
— Руки?! Убрать?! — Он зло прищурился и вцепился в ее запястья. — Я их еще и не распускал! Хотя давно пора! Я вот сейчас закрою тебя на трое суток в СИЗО. Посидишь там на бетонном полу вместе с крысами. Сразу по-другому запоешь…
— Как я должна запеть?! Как?! — озлобилась она. — Наврать тебе с три короба, чтобы все довольны были?! И ты! И соседи эти долбаные! Они же сами меня вчера просили о том, чтобы я заступилась за пацана! Вот уж воистину: не делай добра, не получишь зла! А теперь ты не знаешь, что с этой самой бумагой делать?!
— Да, не знаю! — тоже повысил голос Николаев и, обхватив ее за поясницу, с силой рванул на себя. — Не знаю, черт тебя побери! Ничего уже не знаю!
Ксюша попыталась убрать его руки, но он только сильнее вцепился в нее. Она попыталась отпрянуть, но этим только усугубила ситуацию. Николаев, и без того не очень твердо стоявший на ногах, устроившись перед ней на корточках, не удержался и рухнул на нее сверху.
— Ты чего, мент, обнаглел совсем?! — Ксюша едва не задохнулась от тяжести и возмущения. — Ты представляешь, чем это тебе грозит?! Я сейчас как заору!
— Не надо, — еле слышно попросил он, высвобождая свои руки у нее из-под спины. — Прошу тебя — не кричи… Ох, господи! Что же я делаю?! Что ты со мной сделала?!
— Я ничего с тобой не делала! — сдавленно возразила она и уперлась руками ему в плечи. — Я просила оставить меня в покое. Просила?
— Просила. — Николаев почти не слышал ни ее, ни себя. Нежно проведя кончиками пальцев по ее волосам, он приблизил свое лицо к ее и повторил: — Просила… Но я не могу!.. Не могу, понимаешь?! Что мне делать, скажи?! Я думаю о тебе постоянно… Это наваждение какое-то… Закрываю глаза, и тут же — ты! Иду по улице и в каждой женщине, идущей навстречу, вижу тебя. Может, я с ума сошел?
— Я не знаю, что там с тобой происходит! — запаниковала Ксюша, чувствуя, как бешено бьется его сердце. — Не знаю и не хочу знать!
— А чего ты хочешь? — Роман уткнулся лицом ей в ключицу и глухо произнес: — Скажи мне, чего ты хочешь?
— И ты все сделаешь?
— Постараюсь…
— Тогда для начала дай мне встать, — ловко поймала она его. — Мне тяжело, черт бы тебя побрал!
Нехотя поднявшись, он сел и, сцепив пальцы в замок, уткнулся в них переносицей. Говорить ни о чем не хотелось. Думать тоже. Он слышал, как она закурила. Обожгла палец о зажигалку, негромко чертыхнулась и чему-то тихо хмыкнула.