Дозоры слушают тишину
Шрифт:
Где-то за Аральским морем любопытство мое обошлось мне дорого. Наблюдал я, как пожилая казашка, повязанная белым платком, словно тюрбаном, разливала воду по железным бачкам и привязывала их к верблюду. Верблюд лежал на земле около колодца, а в колодец воду слили из нашего поезда, по длинному желобу. Вода здесь на вес золота, кругом пустыня: ни кустика, ни деревца. Казашка привязала один бачок, второй, третий, четвертый… В последнем была дырка, из нее бежал тонкий усик воды. Казашка торопилась. Она натянула повод, верблюд поднялся сначала на задние ноги, потом на передние и встал. Казашка опять натянула повод, верблюд послушно наклонил голову; женщина села верхом на шею, и животное одним взмахом подняло ее на себя. Они поехали в степь — туда, где ждали воду.
Но не успели отъехать и пятидесяти шагов, как один бачок отвязался и упал на землю. Казашка не заметила этого. Я подбежал, поднял бачок, помог привязать.
— Ой-бой! — замахала казашка руками. — Paxмет, рахмет!
Поблагодарила, значит. Потом поудобнее уселась между своих бачков и медленно поехала дальше. Верблюд огласил степь громким ревом.
А поезд ушел. Только столбик пыли перед глазами да затихающий шум колес.
Я стоял на высокой насыпи в тишине и полном одиночестве. У самой дороги — белесые, в рыжих кустиках пески; дальше, на горизонте, — синяя яркая полоска Аральского моря, и над всем этим — зеленоватое небо с тонкими золочеными краями далеких облаков. Я смотрел на все это и готов был зареветь от отчаяния, как тот верблюд…
Начальник станции укоризненно посмотрел на меня, вздохнул и принялся звонить в Уральск, чтобы в воинском вагоне с верхней полки сняли фибровый чемодан и шинель с солдатскими зелеными погонами.
— Эх, парень, парень… — сказал он и пообещал устроить меня на завтрашний поезд.
Всю ночь я провел не сомкнув глаз: думал о Даше. Представляет ли она, где я сейчас и что со мной? И кого видит во сне: меня или мичмана? В маленьком зале ожидания тускло горела лампочка, засиженная мухами. Пахло каким-то казенным, кисловатым запахом. Несколько раз я выходил на платформу, под яркие мохнатые звезды. Мимо проносились товарные составы, прошел пассажирский поезд «Москва — Алма-Ата». Может быть, дать из Уральска телеграмму? Нет, пусть все будет неожиданным. А что — все?
Начальник сдержал слово: устроил меня с комфортом, в вагоне матери и ребенка. Я горячо поблагодарил его.
— В жизни, парень, всякое бывает… — загадочно произнес начальник.
Я так и не понял, что он имеет в виду: то ли мое приключение, то ли новое и необычное мое соседство.
Вечером я лежал на верхней полке и думал: «Все-таки чего в жизни больше, хорошего или плохого? Пожалуй, хорошего. Но то и другое еще причудливо переплетается и уживается рядом. Даша и мичман… Справедливый полковник и въедливый корреспондент… Добрый начальник станции и такая глушь кругом… И все же после плохого всегда наступает хорошее. Например, я отстал от поезда, но сейчас снова еду…
Так размышлял я, всему давая оценку, и только в одном запутался безнадежно: чем кончится вся эта история со мной, Дашей и мичманом? С этой мыслью я и заснул, а когда проснулся, поезд уже подходил к Уральску.
Вручили мне мои вещи в целости и сохранности, но посоветовали, чтобы впредь я таким растяпой не был. Обидно мне стало и больно. Эх, люди!.. Не знаете вы, что такой уж у меня характер: во все встреваю, всем помочь хочется, а когда попросят — отказать не могу.
Однако нужно торопиться до дому. Что-то я долго еду…
До Москвы доехал благополучно, хоть и шумело в ушах от ребячьего крика и плача. Зато в вагоне я был самым популярным пассажиром. Еще бы: пограничник! Мальчишки наперебой расспрашивали о шпионах, а мамаши угощали домашней снедью. Теперь уж обо мне заботились все, и было как-то неловко.
Вот и столица. Оставил в камере хранения вещи и через какие-нибудь полчаса был в городском агентстве Аэрофлота. Перед окошками — очереди. Все больше командировочные и курортники. Встал, дожидаюсь. И вот кассир сообщает, что может предложить билет только на завтра, на одиннадцатичасовой рейс. Значит, еще одни сутки сидеть. Сердце мое дрогнуло. Может, поездом уехать? Он уходит сегодня вечером. Нет, только самолетом! Все равно быстрей доберусь.
Вернулся на Казанский вокзал поздно вечером. Решил переночевать в зале ожидания, а утром уехать во Внуково. Но рано утром еще одно происшествие случилось.
У какой-то гражданки, неподалеку от меня, чемодан пропал. Она крик подняла, все проснулись, повскакивали. Подошел милиционер:
— Как было дело, гражданка?
Попросила она соседа посмотреть за вещами, отлучилась по своей надобности, а когда вернулась — ни соседа, ни чемодана.
— Какие у него приметы, не помните?
— Чернявый такой, в сером китайском плаще и кепке, — а сама плачет.
— Трудно, — говорит милиционер, — по таким приметам найти. А пуговицы, например, или еще что, на плаще целы?
— Не помню, — отвечает гражданка. — А вот на левом рукаве плаща — дырка. Я еще обратила внимание. Вроде окурком прожженная. Паленая такая, маленькая.
Запомнил и я эту примету. Милиционер куда-то ушел, а мне тоже не сидится. Не выходит у меня из головы эта дырка. Прошелся потихонечку по залам — ни одного чернявого в китайском плаще и кепке, выглянул на перрон — опять никого. Правда, один садился в плаще, но у него никакой дырки на рукаве не было. Вышел на привокзальную площадь — снова ничего подозрительного: то плащ не такого цвета, то шляпа вместо кепки.
И вот, гляжу, на той стороне, у Ленинградского вокзала, стоит парень, правда, без чемодана, в сером китайском плаще и кепке, вроде такси дожидается. Я к нему. Подошел, когда он уже в машину садился. Смотрю — чернявый.
— Разрешите, — обращаюсь, — прикурить?
Дал он мне спички, усмехнулся:
— Чего ж ты, солдат, своего огонька не имеешь?
Прикуриваю и вижу: левый рукав прожжен папиросой. Ну, что дальше было, ясно-понятно. Не таких задерживали.
Долго в милиции парень не сознавался. Ни на каком Казанском вокзале не был, никакой гражданки не знает, кто дал право этому солдату хватать на улице честного человека? Тут меня аж заело, и теперь уж я не мог уйти из отделения, пока не выяснится все до конца. Наконец нашли при нем багажную квитанцию, принесли из камеры хранения чемодан, и потерпевшая гражданка опознала в нем свои вещи.
Я посмотрел на часы и ахнул: до отправления самолета оставалось двадцать минут, до Внукова не доедешь.
Извинился передо мной майор милиции, в аэропорт позвонил и сказал, что я могу не беспокоиться: завтра в это же время вылечу в свой Симферополь, билет будет действителен.
Приехал во Внуково и весь день пролежал в березовом лесочке, неподалеку от аэровокзала, чтоб никаких тебе соблазнов. О чем только не передумал я, лежа на спине под березами и прислушиваясь к их неугомонному шелесту… Но рассказывать об этом длинно и неинтересно.