Дозоры.Сборник. Книги 1-10

Лукьяненко Сергей Васильевич

Хуже женских истерик — только мужские.

— Для Высшей Иной? — повторила Надя. — Для Иной? Папа… папочка, ну ты влил! Папа… после того, что ты сделал с нами — ты еще можешь произносить слово «Иной»?

Она так и ушла в толпу, продолжая смеяться и проводя рукой по лицу, будто смахивая слезы.

А я стоял и смотрел ей вслед.

Потом перевел взгляд на Кешу.

— «Вы Антон Городецкий… — сказал я. — Вы нас… вы нас всех…» Что я «всех»?

— Не знаю, — ответил Кеша.

— Почему Надя с тобой даже не заговорила?

— Она меня

не видела.

Над головой загрохотал гром. И застучали тяжелые дождевые капли. Я подставил им руку… капля упала на ладонь и исчезла. Дождь был, но он был иллюзией — как и тучи над головой.

Как все здесь.

— Почему она не видела тебя, Кеша?

— Потому что это ваше предвидение, Антон Сергеевич, — ответил юноша. — И ваш сон.

Он развернулся и тоже исчез в толпе — такой же пухлый, неуклюжий и некрасивый, как и в детстве.

И похоже, такой же одинокий и несчастный.

— Это неправда! — закричал я.

И проснулся.

Почему-то — молча.

Низкий потолок дешевенькой лондонской гостиницы. Англичане вообще живут в домах крошечных, будто почтовые марки. Наверное, чтобы проще было их оборонять, ведь «мой дом — моя крепость». В окошке брызжет солнечный свет. Утро, хотя и раннее…

Я глянул на часы — всего семь утра местного.

Потом посмотрел на стоящий на тумбочке деревянный кубок от сэра Эразма. Может быть, было виновато пиво, а может быть, сто грамм коньяка, который я добавил за просмотром телевизора, перед тем как лечь спать, но когда мне захотелось выпить воды — я распаковал подаренный кубок и выпил воды из него. Причем не просто так, а с глубоким убеждением, что после этого услышу первое пророчество Дарвина.

Насчет его пророчества ничего не вышло. А вот собственное я получил.

Или все-таки нет?

Что это было — очень яркий и реалистичный сон, возникший от гремучей смеси алкоголя, усталости и массы впечатлений?

Пророчество?

Я могу предвидеть будущее, как и любой Иной, как любой человек, в конце концов. Даже лучше многих, в свое время Гесер всерьез советовал мне специализироваться на предсказаниях. Но и просто дурацкие сны мне снятся — тоже как любому человеку.

Размышляя об этом, я сходил в туалет, принял душ (все очень компактно было втиснуто в два квадратных метра — и эти люди попрекали Советский Союз за «хрущобы»?). Оделся и задумчиво спустился вниз, в полуподвал, где располагался маленький отельный ресторанчик. У официантки, которая суетилась в зале, наливая постояльцам кофе и убирая грязную посуду, было такое обыденное лицо, что я поздоровался с ней по-русски. И угадал.

— Ой, здравствуйте, — почему-то засмущалась она. — Вам чай или кофе?

— Кофе, — кивнул я, приглядываясь к выложенной на столе снеди.

— Кофе не очень, — тихо прошептала девушка, подавшись ко мне.

— Все равно, — так же тихо ответил я. — Проснуться надо.

— Лучше я вам растворимого принесу, — пообещала девушка и исчезла на кухне.

Я взял себе йогурт, кусок

хлеба, пластик сыра в герметичной упаковке (чеддер — это чеддер!) и омлет скрэмблинг, который представляет из себя высшую форму надругательства над яйцами, которую только смогли изобрести в Европе.

Но по крайней мере он был горячий.

Присев за угловой столик, я подцепил вилкой комок разваливающейся омлетной массы. Придирчиво осмотрел и отправил в рот. На вкус лучше, чем на вид…

И тут запахло кофе. Хорошим настоящим кофе, а никак не растворимыми химикалиями. И огромная чашка восхитительного кофе оказалась передо мной.

— Спасибо, — сказал я, поднимая глаза.

Арина, улыбаясь, забрала у меня тарелку с омлетом и отставила на пустой столик. Сказала:

— Не кушай эту гадость. Это я тебе как ведьма говорю.

И протянула другую тарелку — с яичницей-глазуньей, прожаренной в самую меру, так что желток загустел, но остался жидким, посыпанную мелко нарезанным зеленым лучком и с угадывающимися в толще кусочками обжаренного сала. Перед собой Арина поставила еще один кофе.

— Скушай заячий помет, он ядреный, он проймет? — уточнил я. Поскольку Арина на стихи Филатова отреагировала удивленным поднятием бровей, то вздохнул и сказал: — Ты же уже не ведьма, ты Светлая.

— Ведьма бывшей не бывает, — вздохнула Арина. — Как спал, Высший?

Вначале я отправил в рот поджаренное яйцо и запил его большим глотком кофе. Потом сказал:

— Твоя работа?

— Что именно? — удивилась Арина.

— Мой сон.

— Я не знаю, что тебе снилось. — Она покачала головой и нахмурилась. — Что-то неприятное? Пророческое? Я в твои сны не вмешиваюсь.

— Так, ерунда, — отмахнулся я и в два глотка допил кофе.

— Принести еще? — спросила Арина.

— Слушай, ты не официанткой в Лондоне подрабатываешь?

— Увы, у меня нет рабочей визы, — усмехнулась Арина. — Это исключительно благотворительность. Вид у тебя какой-то мятый.

— Мне снился кошмар, — неохотно признал я. — Ничего особо информативного. Просто выросшая Надька… такая… странная… как все подростки, наверное… Неприятная, скажу честно. И она меня обвиняла. В том, что я что-то сделал с Иными.

Лицо Арины стало серьезным. А произнесенные слова еще больше убедили меня в том, что она относится к этому сну серьезно.

— Ерунда, Антон. Бывают просто сны. Ты можешь рассказать подробнее?

— Нет, — покачал я головой. — Ладно, оставим это. Ты не знаешь, феи — есть?

— Э… — Арина запнулась. — Не знаю. Скорее, конечно, нет, но рядом с Кенсингтонским садом это говорить как-то неприлично.

— Я вчера шел в отель и увидел на поваленном дереве маленького мальчика. Он играл на свирели, а вокруг него роились какие-то светящиеся букашки. Увидел меня, оскалился и убежал.

— Убежал или улетел?

— Вот уж чего не знаю.

— И ты решил, что наткнулся на Питера Пэна?

— Да фиг его знает, что я подумал!

— Инверсия. И проекция.

— Что?