ДПП (НН) (сборник)
Шрифт:
Утихло оно быстро – сказался многолетний опыт бизнеса. Степа положил лингам в портфель, лег на бок и провалился в беспорядочный железнодорожный сон, куски которого налезали друг на друга.
Сначала приснилось, что он, в акваланге и резиновом костюме для подводного плавания, висит под водой в клетке вроде тех, в которых кинооператоры прячутся от акул. Вокруг клетки плавала золотая рыбка из «Якитории», только во сне она была размером с хорошую касатку. Степа знал, что клетка защищает его не столько прутьями, сколько цифрами «34», нарисованными флуоресцентной краской на табличках, висящих
Глаза золотой рыбки, огромные, как тарелки из оркестра судьбы, иногда оказывались возле Степиного лица, и тогда ему становилось страшно, потому что рыбка была сильно возбуждена.
– Не, брат, – говорила она, – если бы я знала, ни за что на свете не вписалась бы.
– Извини, пожалуйста, – уговаривал Степа. – Я и сам не знал. Ведь кончилось хорошо?
– Хорошо? А вот это ты видел? – Золотая рыбка скосила глаз в сторону дергающегося грудного плавника. – Думаешь, это я им шевелю? Это он сам!
– Извини, – повторил Степа. Больше ему нечего было ответить.
– За тобой должок. Понял, нет? – сказала рыбка голосом джедая Лебедкина, развернулась и уплыла в синие глубины.
Степа поплыл следом и вскоре выбрался к чердачному окну на романтической крыше. В небе сияла круглая луна, а за окном спал Сракандаев, которого следовало убить до того, как он проснется. Рядом был кто-то еще, кого он никак не мог разглядеть. Сначала Степа думал, что это золотая рыбка, и луна – просто ее глаз. Но когда этот кто-то сунул руку ему под рясу и схватил его за член, стало ясно, что это не рыбка.
Во сне было трудно сказать, за какой именно член его схватили – то ли за священный лингам победы, то ли за его собственный. Но путаницы у Степы не возникло, потому что в том измерении, где он находился, это было одно и то же. Когда он это понял, стало ясно и другое: чтобы увидеть нахального приставалу, надо заглянуть в зеркало. Замирая от жуткого предчувствия, Степа приблизил лицо к пыльному стеклу слухового окошка.
Предчувствие не обмануло.
Перед ним стоял мультимедийный герой Пидормен. Он был одет в трико с буквой «Q» на груди и розовый плащ с галунами, а на его лице была дивной красоты венецианская маска. Пидормен вскинул свободную руку в приветствии, и Степа заметил на его плаще блеснувший под луной значок с американским флагом. У Степы отлегло от сердца – он понял, что бояться нечего.
– Кто ты? – шепотом спросил он.
– I’m your neighbourhood friendly Queerman [31] , – ответил Пидормен.
– Говори тише, – прошептал Степа, – разбудишь гада. Почему ты стал таким?
– Когда-то я был такой же, как ты, – прошептал Пидормен. – Но однажды меня укусила божья коровка… Вот подожди, тебя тоже укусит.
– Чего ты хочешь? – шепотом спросил Степа.
Вместо ответа Пидормен снова потянул Степу за лингам.
– Не надо, – попросил Степа, но Пидормен не послушал и потянул в третий раз. Степа с ужасом понял, что больше не может контролировать ситуацию. Он несколько раз передернул ногами, и лингам выстрелил.
31
Я дружественный Пидормен, живущий по соседству.
Пидормен, сделав испуганное сальто, унесся на брызнувших из запястий белых струях куда-то вниз, в горящие неоном джунгли наслаждений. Двигался он быстро, но Степа успел увидеть на его трико овальный вырез, открывавший ягодицы.
Все было кончено – выстрел разбудил Сракандаева. Тот постучал по стеклу изнутри.
– Приехали! – крикнул он.
Степа открыл глаза и понял, что кричит не Сракандаев, а проводник в коридоре.
– Приехали! – повторил тот и снова постучал в дверь. – Петербург!
Степа провел день в гостиничном номере. У него было мутно на душе. И не только из-за надвигающегося дела – было непонятно, почему сновидение такого рода вызвало у него мужскую слабость. «Неужели и я в душе пидор? – думал он. – Нет, только не это!»
Большую часть дня он проспал. Ему снились обычные петербургские сны – сначала липкая темнота, в которой ничего не было, а потом холодная мгла, которая все сгущалась и сгущалась. В шесть вечера он принял душ, проверил боевое снаряжение, заново приклеил бороду и облачился в рясу.
Спектакль начинался в восемь в зале на Петроградской. Билетов в кассе уже не было. Покрутившись на улице, Степа нашел билет за двести долларов.
– Скидка для вас, батюшка, – сказал спекулянт, – так они по триста пятьдесят идут. Помолитесь за меня.
– Во имя отца, сына и святого духа, – пробормотал Степа и сотворил небольшую четверицу.
Народ на премьеру собрался, со Степиной точки зрения, самый противный – богема. Люди толпились у стен, на которых были развешены картины: в фойе проходила выставка современного искусства.
Одна картина, почти до потолка высотой, называлась «Мадонна на фронте». Она изображала певицу в пустыне, среди толпы морских пехотинцев в костюмах полной химической защиты. Мадонна танцевала на крыше вездехода «Humvee», окрашенного в желто-коричневые цвета. Вокруг ее бедер был обернут американский флаг, а грудь скрывало нечто вроде бюстгальтера из снарядных головок, соединенных между собой стальным «пасификом». По бокам вездехода стояло два адвоката, консультативные стилисты по патриотике, антибуржуазности и нонконформизму, вагинальный биомассажист, пресс-секретарь, повар и четыре охранника – все тоже были в костюмах химзащиты, но кто они, было понятно из сделанных на холсте подписей со стрелочками. Мадонна, как всегда, выглядела молодо и актуально.
Следующее полотно называлось «Битва за сердца и умы» (автором был тот самый Лукас Сапрыкин, одну из работ которого Степа видел в офисе Сракандаева). Жанр был обозначен как натюрморт. На этот натюрморт было тяжело смотреть. Сердца, за которые происходила битва между стоящими в песке телевизорами, были разложены на длинном деревянном прилавке. Над ним висела туча сине-зеленых мух, а облепленные песком куски умов валялись на земле среди снарядных воронок. Но тяжело Степе стало не из-за мух и крови, а из-за кучи кала на проигравшем битву телевизоре и голого человека в маске Бэтмана, перелезавшего через забор на заднем плане.