Драгоценности

Стил Даниэла

Она отвернулась, пытаясь скрыть свои чувства. Сара понимала, что из уважения к Вильяму она не должна показывать их.

— Иоахим, не нужно… пожалуйста… — Она умоляюще посмотрела на него, а он взял ее за руку и долго не отпускал.

— Скажите мне, что вы не любите меня, никогда не полюбите, и я больше не повторю эти слова… но я действительно люблю вас, Сара, и мне кажется, что вы тоже любите меня. Что же нам делать? Зачем нам скрывать это? Зачем нам оставаться только друзьями, если мы можем дать друг другу гораздо больше? — Он страстно хотел ее. Он столько ждал этого момента.

— Я люблю вас, — прошептала Сара, ужаснувшись

тому, что сказала, так же как и самому чувству, которое она испытывала. Но любовь к нему родилась в ней давно, и она сопротивлялась, как могла… ради Вильяма. — Но мы должны оставаться друзьями.

— Почему? Мы взрослые люди. Наступает конец света. Разве мы не можем позволить себе немного счастья? Немного радости? Немного солнечного света… прежде, чем он наступит? — Они оба видели так много смерти, так много боли, и оба так устали.

Сара улыбнулась его словам. Она тоже любила его, ей нравилось, как он обращался с ее детьми и с ней самой.

— У нас есть дружба… и любовь… мы не имеем права на большее, пока Вильям жив.

— А если его нет в живых?

Сара отвернулась, как делала это всегда. Представить Вильяма погибшим было еще слишком мучительно.

— Я не знаю. Я не знаю, что бы я чувствовала тогда. Но сейчас я по-прежнему ощущаю себя его женой. И может быть, это чувство еще долго не покинет меня. Может быть, останется навсегда.

— А я? — спросил Иоахим, первый раз что-то требуя от нее. — А я, Сара? Что мне теперь делать?

— Я не знаю. — Она печально посмотрела на него, а он поднялся и подошел к ней. Он сел рядом с ней и заглянул ей в глаза, и там он увидел печаль и желание. Не удержавшись, он коснулся ее лица.

— Я всегда буду здесь с вами. Я хочу, чтобы вы знали это. И когда вы сумеете примириться с тем, что Вильяма нет в живых, я по-прежнему буду здесь. У нас есть время, Сара… у нас целая жизнь. — Тут он нежно поцеловал ее в губы, сказав наконец то, что хотел сказать ей долгое время, и она его не остановила.

Сара не могла остановить его. Ей хотелось этого так же, как и ему. Прошло больше четырех лет с тех пор, как она не видела мужа, и три с половиной года она прожила рядом с этим человеком, бок о бок, день за днем, испытывая к нему все большую любовь и уважение. Однако она понимала, что они не имели права на то, чего так хотелось им обоим. Для нее это значило больше, чем жизнь. Она дала клятву человеку, которого любила.

— Я люблю вас, — прошептал Иоахим, снова поцеловав ее.

— Я тоже люблю вас, — сказала она. Но она все еще любила Вильяма, и они оба понимали это.

Немного погодя он ушел от нее, полный уважения к ней и ее желанию. На следующий день он снова навестил их и поиграл с детьми. Их жизнь продолжалась, как и прежде, словно не произошло никакого разговора.

Весной у немцев дела пошли хуже. Иоахим заходил поговорить с Сарой о своих опасениях. В апреле он был уверен, что их переведут ближе к Германии, и боялся, что ему, возможно, придется оставить Сару и ее детей. Он обещал вернуться сразу, как только война будет выиграна или проиграна, ему это было безразлично, если они оба выживут. Он оставался сдержанным с ней, и хотя время от времени они целовались, дальше этого они не заходили. Так было лучше, и он понимал, что им не о чем сожалеть, что Саре необходимо время. Ей по-прежнему хотелось верить, что Вильям жив и, может быть, вернется. Но Иоахим понимал, что, даже если Вильям уцелел, Саре будет

теперь трудно расстаться с ним. Она советовалась с ним, нуждалась в его помощи и поддержке, и она его уважала. Несмотря на то что она все еще любила Вильяма, они теперь были больше чем друзья.

Но если его огорчали новости из Берлина, то Сара не обращала на них внимания. Ее беспокоила Лиззи, у которой с марта не проходил жестокий кашель, и на Пасху она все еще болела.

— Я не понимаю, что у нее, — пожаловалась она ему однажды вечером на кухне.

— Наверное, грипп. В деревне болели всю зиму. — Он взял ребенка в замок, чтобы показать доктору, и тот уверял, что это не пневмония, но лекарство, которое он дал ей, тоже не помогло.

— Как вы думаете, это не туберкулез? — с тревогой спросила она Иоахима, но он не разделял ее опасений.

Иоахим попросил у доктора еще какое-нибудь лекарство, но в последнее время они ничего не могли достать. Поставки медикаментов были полностью прекращены, один из докторов был отправлен на фронт, другой собирался уехать в мае. Незадолго до этого Лиззи снова слегла в постель с явной лихорадкой. И маленький Филипп изо дня в день сидел у нее в ногах, пел ей и рассказывал сказки.

Днем Эмануэль занималась с Филиппом, но теперь он безумно беспокоился о Лиззи. Она все еще была «его» малышкой, и его пугала ее болезнь. Он видел, как встревожена его мать. Филипп все время спрашивал, поправится ли она. Сара успокаивала мальчика, обещая, что сестричка выздоровеет. Иоахим приходил к ним каждый вечер. Он клал девочке на лоб влажное полотенце, пытался уговорить ее попить, а когда она слишком сильно кашляла, растирал ей спину точно так, как делал это, когда она только что родилась, чтобы заставить ее дышать. Но на этот раз он, кажется, был бессилен. С каждым даем Лиззи становилось хуже. Первого мая она лежала в лихорадке. Оба доктора уже уехали. Запас лекарств в замке истощился. Иоахим не знал, что предложить. Он мог только сидеть вместе с ними, молясь, чтобы ребенку стало лучше.

У него появилась мысль отвезти ее к доктору в Париж, но девочка была слишком слаба, чтобы перенести это путешествие. Американцы наступали во Франции, и немцы начали паниковать. Париж был разоружен, и большинство личного состава оккупационных войск было отправлено на фронт или обратно в Берлин. Для рейха наступили мрачные времена, но Иоахим больше тревожился о Лиззи.

В начале мая он, как всегда, пришел вечером в коттедж и увидел Сару, сидящую возле девочки, она смачивала ей лобик влажным полотенцем, но на этот раз Лиззи не двигалась. Он сидел с ней несколько часов и в конце концов вернулся к себе в кабинет. У него было слишком много дел, и он не мог так долго отсутствовать без объяснений. Поздно вечером он вернулся и застал Сару лежащей в детской постели вместе с девочкой, которая дремала у нее на руках. Сара подняла глаза, и Иоахим увидел в них боль и страдание.

— Никакого улучшения? — прошептал он.

Сара покачала головой.

С утра девочка не просыпалась. Но пока он стоял, глядя на них, Лиззи шевельнулась и первый раз за день открыла глаза и улыбнулась своей матери. Она была похожа на ангела, со светлыми кудрями и огромными зелеными глазами, как у Сары. Ей было три с половиной года, но теперь, когда она была так больна, она выглядела старше, словно все тяготы мира легли на ее плечи.

— Я люблю тебя, мамочка, — прошептала она и закрыла глаза.