Дракон должен умереть. Книга II

Лейпек Дин

Леди Теннесси была в замке. Генри долго колебался, стоит ли как-то давать ей о себе знать. В конце концов он оставил рядом с ней на подушке записку: «Я живой, но потерял жену. В активных поисках. Слегка ограбил нас — надеюсь, это не смертельно. Генри».

Север, юг, запад, восток

Генри и не подозревал, как сильно привычный мир может измениться за полгода. Когда он уезжал в горы поздней осенью, собираясь жениться на любимой женщине, страна лежала в сладостном покое, отдыхая после обильного урожая. Леса были заполнены звуками господской охоты и тихими шагами простого народа, вопреки всем запретам

забирающим у леса свое, пока позволяла природа. Голые поля, оставшиеся после уборки урожая, и те, что все лето стояли под паром, перемежались с зеленеющими озимыми, солнце иногда выглядывало из-за облаков и согревало остывающую землю, по небу проносились стаи птиц — все выглядело нормальным, привычным, обыденным.

Генри вновь спустился в долину реки Ин в конце весны. И попал в ад.

***

Едва взойдя на престол, король Джон умудрился совершить все, что только может сделать монарх для скорейшего разрушения королевства. Для начала король, как и многие августейшие особы до него, пришел к простой и логичной мысли, что никто не мешает ему увеличить налоги. Напрасно первый лорд и лорд-казначей пытались объяснить ему, что размер налогов является десятилетиями выверенной цифрой, изменение которой может привести к печальным последствиям. Король отмахнулся от одного, казнил другого — и издал указ. Возможно, проводи он такую политику постепенно, увеличивая налог из года в год на небольшой процент, это и сошло бы ему с рук. Но Джону слишком нравилось звучание слова «вдвойне» — и именно так налоги и выросли. Последствия не заставили себя ждать — подданные негодовали.

Однако Король Джон считал себя невероятно искусным политиком, и потому решил исправить ситуацию с помощью обходных маневров. Он был уверен, что монарху прежде всего нужна поддержка дворянства, а дворянство всегда не в ладах с крестьянами — и потому Джон сразу же после выхода закона о налоговых сборах выпустил второй закон, дающий лендлордам неограниченную власть над крестьянами. Если раньше последние находились под защитой королевского правосудия и тем самым ограждались от произвола своего сеньора, то теперь вся власть передавалась в руки дворянства, с одним лишь условием — отдавать в казну установленный налог. Это немедленно привело к двойной игре со стороны дворян. Теперь ничто не мешало им собирать в четыре, в пять раз больше, чем раньше, прикрываясь королевским налогом. Разумеется, далеко не все феодалы поступали так — среди них было много разумных людей, прекрасно сознававших, что мертвый крестьянин работает не в пример хуже живого. Но, если короля делает свита, то и на свиту в большой степени влияет характер самого короля — правление Джона характеризовалось вседозволенностью, жадностью и глупостью. И слишком много пустых голов поспешили наполниться именно этими идеями.

В южных областях страны, где урожай был самым большим, а головы — самыми горячими, начались выступления крестьян. Их подавили — с показательной жестокостью. Но вместо того, чтобы стать актом устрашения, это лишь подлило масла в огонь. Выступления начались повсюду — лорды взбесились — крестьяне ответили поджогами и партизанской войной. Король Джон испугался — и не придумал ничего лучше, как позвать на помощь в подавлении восстаний на юге Кресскую Империю. И она, разумеется, с радостью бросилась помогать.

***

Генри начал свой путь на северо-востоке страны. Здесь не было войны, не было восстаний. Здесь просто царил голод — почти все запасы были изъяты лендлордами «на всякий случай». Это был еще не страшный голод, наступившее

лето обещало накормить всех — но тень грядущей зимы уже маячила впереди, и в глазах каждого надежно поселился страх.

Генри объехал Риверейн, столицу Инландии, с севера, по пути проезжая притихшие деревни и города, в которых жизнь как будто настороженно замерла.

В начале своего путешествия он все-таки обзавелся конем — огромным норовистым жеребцом гнедой масти, зверем устрашающей внешности и отнюдь не легкого характера, который при первом же взгляде производил весьма пугающее впечатление. Хотя Генри никак не дотягивал до воспеваемых в легенде семи футов роста, многие, вероятно, все же принимали его за Всадника Смерти, особенно в утреннем тумане или вечерних сумерках. И даже при более близком знакомстве, когда он спешивался с коня и снимал капюшон, люди продолжали с опаской коситься на него. В лице Генри с недавних пор появилось что-то пугающее.

Он уже начал привыкать к тому, что видел вокруг — к тихим улицам, на которых не играли дети, опустевшим площадям, на которых больше не кипела жизнь, когда неожиданно пейзаж резко изменился. С юга пришли беженцы.

Дороги стали непроходимыми, и Генри решил, что пробираться по лесным тропинкам будет быстрее и безопаснее. По сравнению с шумным, пыльным, многолюдным трактом лес казался тихим и спокойным. На деле же все оказалось совсем не так. Генри успел забыть, что любая смута порождает всякое отребье. А оно, в свою очередь, страшно любит обитать в лесах.

Здесь были люди всех мастей — от простых бандитов и мародеров до партизан, залечивающих раны в глубоком тылу, бродячих трупп, утративших своих слушателей в силу общей неустроенности, и даже гадалок и прорицателей, наоборот, резко повысивших свою популярность благодаря общественным волнениям. Компания была яркой, пестрой, взрывоопасной и, кроме того, постоянно пополнялась беженцами, которые, следуя той же логике, что и Генри, бежали с больших трактов под защиту леса. Защита оказывалась эфемерной — но у многих уже не было сил идти дальше, и там они и оседали, образуя целые коммуны, каждый день сражавшиеся за жизнь с лесом — и другими его обитателями. Борьба шла с переменным успехом. И следы этого успеха Генри мог наблюдать своими глазами.

После первого встреченного трупа Генри снял лук со спины, после второго — положил на тетиву стрелу. Так он и ехал через лес, осторожно оглядываясь по сторонам, объезжая по широкой дуге все звуки, свидетельствующие о присутствии людей, и стараясь быть как можно менее заметным.

Генри собирался пересечь реку Стет в ее верховьях, но болотистые пустоши в предгорьях заставили его уходить все дальше и дальше на юго-запад в поисках безопасной переправы. В конце концов Генри вплотную приблизился к самым неблагополучным областям страны. Он чувствовал, что необходимо вернуться на север. Генри стал все чаще натыкаться на других обитателей леса, и все чаще видел то, чего видеть вовсе не хотел. Потому что видеть и не вмешиваться было невозможно.

Беженцы селились в лесу большими лагерями, переходя на север целыми деревнями. К ним прибивались беглые крестьяне, спасавшиеся от бесконечных поборов. Время от времени местные землевладельцы устраивали рейды на беглецов — рейды, не отличавшиеся особой гуманностью или разборчивостью. Уцелевшие разбредались по лесу небольшими группками и быстро становились жертвами более агрессивных его обитателей. Генри имел возможность наблюдать все звенья этой своеобразной пищевой цепочки, и чем больше он наблюдал, тем больше ему хотелось кого-нибудь убить. Всеобщий хаос, безусловно, сказывался и на нем.