Дракон на границе
Шрифт:
Первым, что обнаружили Джим и его спутники, наблюдая на следующий день за дорогой из своего укрытия, оказалось золотое сияние. Однако исходило оно не от золота, предназначенного для полых людей, а от роскошного плаща, накинутого поверх доспехов первого всадника кавалькады.
Золотой блеск и доспехи, по которым Лахлан немедленно признал Мак-Дугала, а также флаг, развевавшийся на древке, прикрепленном к седлу всадника в плаще, означали, что добыча близка.
Укрывшись за деревьями, они наблюдали за Мак-Дугалом и его людьми, пока те не приблизились ярдов на тридцать-сорок к тому месту, где
– Кристофер, – сказал он самому юному из рода де Мер, – отойди по дороге по крайней мере на дюжину ярдов подальше, чтобы до начала атаки тебя никто не видел. Когда атака начнется, но не раньше, ты приблизишься к ним и преградишь путь. – Он повернулся к сэру Герраку и сэру Жилю:
– Сэр Геррак, сэр Жиль, вам нужно занять такую позицию, чтобы как следует разогнаться для атаки, хотя из-за деревьев это нелегко. Я предоставляю вам выбрать самим: или вы будете ближе к тропе, но окажетесь в редколесье, или отъедете подальше, но тогда вам помешают деревья. Лахлан, – обратился Джим к стоявшему рядом с ним шотландцу; тот был уже в одном килте, но похоже, собирался швырнуть на землю и его, вместе с мечом, щитом и всем прочим, кроме обнаженного кинжала. – Лахлан, тебе надо быть к тропе ближе всех, поскольку тебя труднее заметить, чем людей в доспехах. Ты можешь спрятаться за деревом, даже если какая-то часть тела будет высовываться из-за ствола. Тогда тебе надо будет совершить совсем короткий бросок, чтобы достичь лошадей, везущих золото, независимо от того, в середине они будут или нет.
– Ну… – как-то странно замялся Лахлан.
– Извините, сэр Джеймс, – сказал Геррак. – Насколько мне известна манера Лахлана, ему лучше находиться не ближе всех, а дальше всех от тропы.
– Да! – поспешно кивнул Лахлан. – Не беспокойтесь, я успею к тропе вовремя и в нужном месте. Но мне лучше стоять подальше.
– Да? – озадаченно пробормотал Джим. Но поскольку ни Лахлан, ни Геррак не дали больше никаких объяснений, он подумал, что тому есть причина, о которой неудобно или просто неучтиво говорить вслух, и благоразумно решил не возражать.
– Хорошо, Лахлан, выбери себе место сам. Я верю, что ты сделаешь, как сказал.
Вообще-то я собирался стоять рядом с тобой, поближе к тропе, но раз так получилось, то я присоединюсь к вам, сэр Геррак, и к тебе, сэр Жиль, если вы не возражаете.
– Ты окажешь нам честь, – отозвался Жиль столь поспешно, что его отец не успел даже рта раскрыть.
– Разумеется, окажете честь, – пробормотал Геррак, бросив на сына укоризненный взгляд.
Отряд шотландцев приближался. Джим, держась на своем коне рядом с де Мерами, вдруг услышал за спиной слабый звук. Не веря своим ушам, он прислушался. Через несколько секунд звук повторился, и сомнения Джима рассеялись.
Это икота.
Джим взглянул на Геррака, однако массивное лицо рыцаря Границы словно окаменело. Сосредоточив все внимание на тропе, он будто оглох.
Тогда Джим понял, что икать мог только один человек, находившийся гораздо дальше сзади, то есть не кто иной, как Лахлан.
По-видимому, предвкушение близкого сражения вызвало у Лахлана приступ икоты. Но только не страх – такую возможность Джим просто выбросил из головы.
Лахлан принадлежал
Это особенно интересно потому, что, когда Джим сам начал икать вчера, выпив слишком много вина, Лахлан выразил удивление и сказал, что Джим, дескать, не мог опьянеть – еще ведь так рано. Похоже, Лахлан давеча решил, будто перед ним человек, обладающий той же, что и он сам, особенностью организма, и сделал вывод, что Джим получил некое ошеломляющее известие.
Впрочем, всадники, которые уже подъезжали к участку тропы, зажатому между двух склонов, вряд ли могли услышать икоту шотландца. А если бы и услышали, то столь странный, да еще в столь неподходящем месте звук едва ли мог встревожить их или привлечь внимание.
Мак-Дугал надвигался. Он был великолепен, восседая с прямой, как палка, спиной на украшенном прекрасным чепраком, закованном, как и его обладатель, в доспехи коне. На расстоянии трех конских корпусов за ним следовал, очевидно, слуга на маленькой лошадке с широкими копытами, который вел под уздцы лошадь поприличнее, нагруженную багажом. За слугой ярдах в трех ехали в два ряда всадники в легких доспехах. Их оказалось восемь. Очевидно, они охраняли золото, которое – как и предсказал Лахлан – покоилось в двух разукрашенных сундуках, взваленных на спины двух вьючных лошадей, что шествовали между четырьмя передними и задними всадниками.
Джим решил не давать сигнала к атаке, надеясь, что Дэффид сам разберется, в какой момент стрелять. И хотя Джим как будто был готов к этому, он все же вздрогнул, когда четверо всадников, ехавших позади, вдруг свалились с седел или неестественно склонились к шеям своих коней, причем из спин их торчали стрелы.
Тут все разом и началось. За спиной Джима раздался дикий вопль, и совершенно голый Лахлан ринулся к тропе, оставив позади Геррака и его сыновей, но и те вдруг тоже сорвались с места.
Когда кони рванулись вперед, начался невообразимый хаос, как и во всех битвах, в которых довелось участвовать Джиму.
Его собственный конь, Оглоед, наткнулся на дерево, и Джим отстал от де Меров. Через несколько мгновений, когда он выехал на тропу, Геррак уже покончил с одним из людей Мак-Дугала, обрушив на него всю свою богатырскую мощь, и энергично и наглядно доказывал с помощью меча свое превосходство другому шотландскому латнику.
На первый взгляд, все шло хорошо; но тут Джим заметил, что один из сыновей Геррака упал с коня, а двое других отступают под натиском шотландцев, несмотря на свое могучее сложение и силу.
Слишком многое тут зависело от опыта. Джим не сомневался, что такой отец, как Геррак, заботился о том, чтобы его сыновья ежедневно упражнялись в обращении с оружием и устраивали между собой учебные бои. Но никакая подготовка не могла научить и половине того, чемy учит первое сражение. Это Джим знал по собственному тяжкому опыту.
Брайен не раз говорил ему, что в лучшем случае его можно назвать довольно посредственным бойцом. О том, как он владел копьем, не стоило даже упоминать; с прочими видами оружия четырнадцатого столетия он обращался не более чем сносно.