Драконов не кормить
Шрифт:
Река текла по правую сторону, а слева, далеко и в то же время совсем близко, за домами разлеглась пологая гора, сплошь поросшая зеленью, бесконечная и вальяжная, как природный старейший дракон, хранитель своего рода.
Больше всего Илидора заворожили дома. Деревянные, под двускатными земляными крышами, с фигурами птиц или головами зверей, вырезанными из дерева и выдающимися немного вперёд над входными дверьми – видимо, обережные знаки родов, потому что там и сям встречались похожие морды волков с плотно сомкнутой пастью и длинными нижними клыками или фигуры птиц веснянок, полурасправивших крылья, или оленьи рога, где правый был выше и ветвистей левого. Вторые этажи, или,
Илидору ужасно хотелось войти в такой дом через узкую дверь, обрамлённую наличниками с объёмной грубой резьбой. Осмотреться внутри – наверняка там темно, потому что окошки на первых этажах если и есть, то совсем маленькие. Темно, да, но бесконечно уютно, ведь не может быть иначе в деревянном доме, на котором верхом сидит мансарда, а вход охраняет большая птица или оленья голова, тоже сделанная из дерева!
Селения тянулись вдоль берега одно за другим, и пахло в них похоже: прохладной водой, летней зеленью, навозом, пылью, иногда в череду этих запахов встревала вяленая рыба, мокрая шерсть, свежевыпеченный хлеб.
Эльфы выехали рано утром, и поначалу приречные селения были пусты, только изредка встречались женщины с коромыслами или рыбаки с собаками, или старухи, почти недвижимо сидящие возле домов на низких стуликах. Потом людей стало больше. Они возились во дворах, ходили по улицам или шли по ним, таща за собой телеги, в том числе довольно тяжёлые, а по реке засновали лодки и плоты, гружёные чем-то, – из повозки было не разобрать. Над рекой неслись гортанные крики. На берегах, как грибы из-под прелой листвы, повырастали группки мальчишек, которые о чём-то громко спорили, временами махали плотам и лодкам, а иногда кто-нибудь отчаянный кидался в воду и плыл к ним под ободряющие вопли других мальчишек. Непонятно было, чего эти мальчишки хотят добиться, потому что с полдороги или даже раньше все поворачивали назад.
Золотой дракон сообразил, что впрягшиеся в телеги люди и лодки заменяют местным жителям лошадей – во всяком случае, Илидор за всё утро не видел нигде животных, способных сойти за тягловых, а конский навоз на дороге если и появлялся, то явно свежий, от эльфских лошадей, которые были впряжены в две донкернасские повозки.
Илидор жадно изучал одежду приречных жителей: грубоватые домотканые рубашки и платья, расшитые странными орнаментами: не гладкая яркая вышивка, как в северном Урреке, и не однотонные узоры, сложенные из мелких крестиков, какие, по словам Рратана, встречаются в Декстрине. Местные, видимо, протыкали свою одежду толстыми спицами или палочками, просовывали туда целый пук мохнатых цветных нитей, а потом протыкали следующую дырку. Одежды выглядели так, словно предки этих людей когда-то не смогли договориться, желают ли они шить рубашки или вязать их. Вокруг лба повязывали тесёмки: мужчины и женщины носили расшитые, а дети – серые или чёрные, а может быть, это был не чёрный, а очень грязный серый.
Золотой дракон жадно пожирал всё это глазами и втискивал лицо между прутьев решётки, страшно жалея, что не может оказаться ещё ближе и смотреть на всё ещё внимательней. Слушал и запоминал гортанные голоса и замечал необычный акцент: из-за гортанного говора привычные слова казались диковинными. А некоторые из них, как это обычно и бывало в новых местах, звучали вовсе незнакомо.
– Шаберка, шаберка! – Кричала краснолицая пожилая женщина, уставившись на один из домов, и было непонятно: она называет имя или ругается, или просто зовёт кого-то.
Вот
Илидор стиснул прутья клетки так, что онемели пальцы, из горла вырвался низкий тоскливый рык. Кто-то из сподручников, ехавших на втором этаже повозки, услышал, стукнул пяткой по полу как раз над клеткой Илидора. Утихни, дескать, дракон. Фу, дракон. Сидеть.
Илидор сделал медленный вдох, такой глубокий, что заболело в груди, упёрся лбом в прутья, уставился на свои башмаки и медленно выдохнул. Потом ещё раз и ещё. Пока не закружилась голова, пока вместе с другими мыслями не помутнело желание превратить эльфов в груду кровавых тряпочек с красиво разложенными вокруг кишками.
Когда Илидор поднял голову, последнее приречное селение осталось позади.
К дракону вернулось противно-кусачее ощущение, будто он себя лишь обманывает, притворяясь, что может сбежать в этот огромный и прекрасный мир, такой близкий и такой недостижимый из-за прутьев решётки. На самом деле этот мир вовсе не ждёт его и видеть не хочет – ровно так же, как не ждут его и не хотят видеть сородичи-драконы.
Илидор не слишком похож на других драконов – что говорить, если он единственный из всех, кто явно предпочитает человеческую ипостась, пусть даже поначалу выбирал её исключительно из соображений безопасности: эльфы меньше пинают тех, кто похож на них, а не на зверей. Но теперь Илидору и самому больше нравится взаимодействовать с миром из человеческого тела, а не из драконьего. Вот бы человеческое тело ещё умело летать…
Но если золотой дракон не может быть своим среди драконов, то как собирается стать своим среди людей?
Может, первое, что они сделают, – стукнут его по башке и вернут эльфам.
Илидор встряхнулся. Эта клетка его основательно допекла. Вся его жизнь – перетекание из одной клетки в другую. До чего же сложно сдерживаться, чтобы не тряхнуть крыльями, не расколотить ржавой кочергой все эти решётки, двери, условия, запреты, окрики и заодно головы, которые их придумывают!
Драконышей не выпускают в холмы Айялы до подросткового возраста, когда у них появляется способность менять ипостась. Первые лет двенадцать драконыши проводят в детском крыле. Иногда их выгуливают во дворе замка, и кажется, что он сейчас рухнет на тебя со всех сторон сразу, или на крыше, что почти издевательство, ведь драконышам не позволяют летать и связывают им крылья, когда выводят на свежий воздух. Всем, кроме эфирных малышей – те пытаются взлететь с верёвками только один раз, а потом больше не пробуют. Мир для этих драконов – статичен, и эфирные малыши просто заключают, что они не могут летать. Потом, когда они вырастают, эльфам бывает непросто убедить их, что теперь летать можно, – если, конечно, они вырастают Хорошими Драконами и их выпускают в холмы Айялы.
Но в детстве до этого ещё далеко, всё драконье детство – это анфилада комнат на втором этаже и работа в замке, «чтобы не дурели от безделья». Драконьи лапы, особенно детские, плохо приспособлены для хватания, держания и тонких манипуляций, но эльфов это не останавливает, и драконыши постепенно учатся. Они чистят овощи на кухне, моют посуду и полы, дважды в год перетирают безумное количество замковых окон, длинных и тощих, как эльфы, делают свечи, разводят чернила, обляпываясь по самые глаза и вызывая шутки насчёт драконов в крапушку, и делают ещё сотню скучных дел.