Драконова Академия. Книга 5
Шрифт:
Сложнее всего было его коснуться. Сложнее, а еще получилось очень больно. Он на мгновение зажмурился, чтобы в следующее мгновение почувствовать ее пальцы в своих волосах. Она рывком потянула его наверх, приказала:
– Открой глаза.
И он открыл. Чтобы увидеть свое отражение в ее черной радужке, почти слившейся со зрачком. Безумное возбуждение захлестнуло с такой силой, что хватило лишь нескольких движений рукой. Разрядка оказалась болезненной, но такой острой, что перед глазами потемнело до одури. До рваного крика, который потерялся за закушенной
Дыхание отказывалось приходить в норму, сердце колотилось как сумасшедшее. Но, к счастью, хотя бы ее пальцы на волосах разжались, и Люциан смог сползти в воду. Чувствуя, как она выпивает из его последние силы.
– Что… – хрипло произнес он, облизав пересохшие губы. – Лена, что с тобой случилось? Ты просто не можешь…
Она закатила глаза.
– Леной ты меня назвал без последствий в последний раз. Это первое. А второе… я покажу.
Шагнув к нему, она положила ладони ему на виски, и перед глазами Люциана взорвалась красками картина ее воспоминаний. Хотя, если быть точным, она взорвалась Тьмой.
За некоторое время до этого
Лена
В подземелье Адергайна я потеряла счет дням. Не помню точно, когда, первое время я еще пыталась как-то вести учет прожитому времени, но достаточно сложно это делать, когда вокруг только темнота, сырость и… Мертвые земли. Здесь я очень хорошо почувствовала, насколько они мертвые, потому что внутри меня все тоже было мертво.
Я потеряла лучшую подругу. Лишилась ее доверия из-за темной магии.
Из-за темной магии чуть не погиб Люциан.
Из-за темной магии Валентайн превратился в монстра. Мне бы очень хотелось держаться за любовь к нему, но то, что он сделал на балу в Даррании, выжгло меня, как Тьма. Она же продолжала меня выжигать, день за днем. Здесь, из-за ее близости, контролировать ворвавшуюся в меня в ту ночь силу стало почти невозможно, поэтому временами я проваливалась в блаженное безразличие, временами – возвращалась в себя.
Признаюсь честно, возвращаться было ужасно.
А ужаснее всего в этом состоянии, в том, которое я называла живым, было то, что никто ничего не сообщал о моей участи. От меня ничего не просили. Ничего не требовали. Просто швырнули в подземелье после того, как я послала Адергайна вместе с его сыном по батеньке и посоветовала им идти… к Лозантиру, пусть будет так.
Кормили меня один раз в день, из-за чего я уже не была настолько уверена, это гремят цепи или мои кости. Куда делся Валентайн, я тоже не знала, куда делся Адергайн – тем более, но что-то мне подсказывало, что мой посыл не дошел, и они оба там живут и радуются жизни, пока я здесь изображаю узницу подземелья.
Хотя почему же изображаю…
Когда становилось совсем скучно, я цитировала поэзию серебряного века. Спасибо урокам литературы, правда, а то мой мозг вполне мог бы превратиться в кисель. Первый кризис случился, когда
Я кричала, просила, умоляла, звала на помощь, но никто не пришел. Точнее, они приходили, но дверь осталась заперта. Просто мне доставляли ежедневный скудный паек. Тогда я еще не знала, что провести несколько дней неподалеку от лужи собственной крови, думая, что умираешь – это ничего так. Потому что спустя какое-то время после этого произошел кризис дубль два.
Когда скрипнула дверь, а не крохотное окошечко в полу, через которое мне просовывали еду, мне показалось, что у меня галлюцинации. Но это были не галлюцинации, а вполне себе Адергайн.
– Ты воняешь, Лена, – это было первое, что он сказал.
– Дерьмовое у тебя отношение к семье, – ответила я и поморщилась.
Даже от неяркой полоски серебристого света, просочившегося из-за приоткрытой двери, сейчас резало глаза.
– Это было наказание, – сообщили мне. – Никто, даже члены моей семьи не смеют дерзить мне.
– О, – сказала я. – Ну так я не знала. Мог бы предупредить, я бы сразу рухнула в тлен у твоих сапог и вылизала их.
Он оказался рядом со мной в одно мгновение, схватил до подбородок и вздернул голову наверх. От такого обращения мои позвонки только чудом не застучали друг о друга или по полу, как оторванные пуговицы. Голова взорвалась болью.
– И вылижешь, если продолжишь вести себя в том же духе, – равнодушно произнес он. – На глазах у всех. У всего моего двора.
– И много у вас там извращенцев?
Адергайн прищурился. Усмехнулся.
– Вижу, слов ты не понимаешь. Хорошо.
– Из хорошего здесь только то, что все в мире конечно. Даже ты.
Уголки его губ опустились. Он разжал пальцы, освобождая мой подбородок, произнес:
– Освободите ее. Отмойте и проследите, чтобы к вечеру она была готова.
Готова? К чему?
Цепи выдернули из колец раньше, чем я успела икнуть, а потом меня резко вздернули на ноги. Двое мрачных мужиков в черном потащили меня по коридору с такой скоростью, что я едва успевала переставлять ноги. Но если ноги отказывались сотрудничать, то мозги шли на контакт, и в них творилось такое…
– Готова? – хрипло прокричала я. – Готова к чему?! К чему я должна быть готова?
Сейчас бы стоило впустить в себя темную магию окончательно – и дело с концом. Стать той, кем меня хотят видеть, стать той, кому все равно, но я еще цеплялась за остатки жизни. За то, что билось в центре моей груди, я пыталась представить, что смогу выбраться. Возможно, смогу… зачем? Для чего? Я не знала. Просто так чувствовала и боролась из последних сил. На пределе. Я не хотела становиться, как он. Не хотела становиться, как Валентайн, даже несмотря на все могущество, которое мне после этого откроется. Даже несмотря на то, что уйдет боль.