Драконовы сны
Шрифт:
Но сны учили думать по-другому.
Во сне ты долго и упорно вышивал рисунок, а поутру, проснувшись, выяснял, что вышивал невидимый узор невидимой иглой, и только пальцы помнят работу. Но узор-то от этого не исчезает.
Во сне все события воспринимаешь не так, как наяву. Бывает, например, что приснится тебе человек с пятью головами, а ты и думаешь при этом: «Ну, пять голов. Так и надо, так и должно быть». А поутру ломаешь голову: ну почему вся эта чушь и несуразица казалась во сне такой естественной? И подползает пугающая в своей простоте мысль: а я ли видел этот сон?
Кто
Нас двое или я один?
И кто из нас «я»?
Ветер с гавани, холодный и сырой, гулял над крышами, ерошил волосы мальчишки, выдувал тепло из-под овчины кожуха. Ставшим уже привычным усилием Тил подавил озноб и вновь задумался — откуда у него это умение? Не спать, когда надо не спать, спокойно сносить холод и ветер, думать о нескольких вещах сразу… И звезды. Телли поднял голову. Узор созвездий был теперь как музыка, звучал неуловимо высоко прозрачной стынущей мелодией. А где-то в глубине души, как эхо, внезапно отзывалась тонкая струна. Иногда она звучала чисто, иногда — нелепым диссонансом, а порой и вовсе дребезжала, как жестянка. Смех и колокольчики, капель и грохот водопадов, посвист ветра в звездных лучах… Мелодии сплетались, расходились и сходились вновь, «Так и надо, так и должно быть», — думал он.
А потом опускал глаза и в сотый раз спрашивал себя, почему вся эта чушь и несуразица кажется ему теперь такой естественной.
Но до этого не было дела никому. Даже Жуга и тот его не понял. В последние дни Тил ловил себя на мысли, что все людские заботы стали видеться ему мелкими и нелепыми. Он изменялся. Память тела оживала быстрее, чем память ума. Но та память тоже не была мертва; она спала. И видела сны. Он чувствовал присутствие своего дракона там, внизу — немое спокойствие уснувшей мощи, и ему было тревожно-хорошо. Маски опадали, как увядшие листья. Тил с каким-то гибельным восторгом ощущал, как растворяется во времени мальчишка Телли, и ему на смену через сны приходят годы, ум, расчет и память Навигатора. Он и хотел, и боялся этого.
— Я возвращаюсь — сказал негромко он.
Налетевший порыв ветра сорвал с губ его слова и унес во тьму.
Вильям отложил перо и потянулся. Размял уставшие пальцы и удовлетворенно покосился на лежащие перед ним на столе исписанные бумажные листы. Перевел взгляд на викинга.
— Ну, как? Что скажешь, Яльмар?
Викинг взял один листок, некоторое время смотрел в него, явно не понимая ни строчки, затем со вздохом отложил его и потянулся за кувшином.
— Не понимаю, почему эта история тебя так зацепила, — сказал он, подливая себе пива. — Подумаешь, одни порезали других. Обычное дело.
— Ну, не скажи. По-моему, это ужасно интересно. Такая интрига, такая, знаешь ли, раздвоенность души! Вдумайся хотя бы, как должен чувствовать себя принц, зная, что на престоле сидит убийца его отца. А мать с ним заодно! Потом, он ведь не знал, какой ему явился дух, добрый или злой…
— Да брось ты, Вильям, — Яльмар отмахнулся, сморщившись, как будто съел чего-то кислого. — Какая разница? И принц совсем не так умен, как ты тут расписал, чтобы все так подстроить.
— Но он же был прямой наследник!
— Нет, ты не понял. Отец его был старший брат из двух, а по закону младший брат мог наследовать трон, только если у старшего нет детей.
— Но сын-то у него был!
— Но он же тогда еще был несовершеннолетним! К тому же, дядя и не отрекался о него — принц по-прежнему наследовал престол. А впрочем, как сказать…
— Вот-вот! Пока трава растет, лошадка сдохнет.
— Гм… — Яльмар нахмурился, умолк и, окончательно запутавшись, махнул рукой: — Да ну их на хрен, с этими делами! Папаша у него и сам был тот еще козел. И помер не как все. Небось, утрахался в саду и там задрых. А что? бывает. Я вот тоже, помнится, однажды…
— Отчего ж в саду-то? — опешил Вильям.
— А чтоб жена не засекла.
— Слу-ушай, Яльмар! — бард внезапно оживился. — А она, случайно, не того?.. Не на сносях была?
Несколько мгновений варяг тупо смотрел на Вильяма.
— Кто? — наконец спросил он.
— Королева…
Варяг захохотал.
— Ну, ты даешь! От кого?
— От брата королевского. А иначе, что ж они потом так резво поженились?
Яльмар пожал плечами.
— Мне-то почем знать? Я над ними свечку не держал.
— Так. Ладно, — бард нахмурился и что-то вычеркнул в своих записках, — ребенка убираем… А принц о смерти короля как узнал?
— Опомнись! Вся страна об этом знала, а ему сказать забыли, что ли?
— А может, — задумчиво сказал Вильям, — его в Дании не было?
— Как это — не было?
— Ну, как… Не знаю, как! Уехал он куда-нибудь, короля в его отсутствие и отравили. А когда послали за ним, он думал, что править едет, а приехал — там уже все без него разобрались.
— Ну что ты плетешь?! — фыркнул Яльмар, — что ты плетешь? Напридумывал невесть чего. Такого и не было вовсе. Он если и жалел о чем-то, так наверное, о том, что сам папашу первым не прихлопнул. Еще неизвестно, какой бы из него самого получился король…
Крышка чердачного люка негромко хлопнула. Оба обернулись.
Тил быстро спустился по лестнице, остановился, коротко взглянул на одного, на другого, легким шагом подошел к столу и с ногами влез на лавку.
— А, вот и наш белоголовый приятель! — добродушно ухмыльнулся Яльмар, разворачиваясь к мальчишке лицом. — Ну и как там дела, на крыше?
Повисла тишина.
— Снег идет, — сказал наконец Тил тихо, но так неожиданно, что бард невольно вздрогнул. Голос мальчишки прозвучал холодно и отстраненно. Вильям вдруг почувствовал себя неловко.
Яльмар, казалось, ничего не заметил.
— А вот слыхал я, будто эльфы колдовать большие мастера, — задумчиво продолжал он. — Как у людей получается, я видел, а вот у вас — не доводилось. Может, ты нам чего покажешь?
— Яльмар, — Вильям тронул его за руку. — Не трогал бы ты его…
— А чего? — обернулся тот. — Я ж просто так, чтоб время скоротать.
Тил не ответил. Вместо этого вдруг встал, в три шага оказался у стола. Взял лютню Вильяма (бард машинально отметил непривычную, нечеловеческую пластику его движений) и протянул ее Яльмару.