Драконы
Шрифт:
Она смотрела на него, не в силах ни сочувствовать, ни бояться. Крыло на льду зашевелилось. Рид поднял голову. Он был страшно бледен и изможден до предела. Но в его холодном взгляде светилось торжество, поразившее ее, как тот мертвенно-белый кристалл, что он держал на ладони.
Она отступила назад, в туман, понимая, что Рид изгоняет не старого, усталого ледяного дракона, а кого-то другого из глубин своей памяти, кого-то, кто никогда не покорится.
— Ты, тупоголовый дракон! — закричала она. — Как ты смеешь вот так запросто уступать Хорсбрет? И кому — какому-то Гонителю Драконов, который носит в себе еще более страшную стужу, чем ты? — Казалось, ее
И вдруг перед ней предстал яркий образ золота: золото в сердце дракона, жаркое золото «драконьего следа», жесткое золото драконьей крови. Рид снова произнес ее имя голосом, подобным треску льда. Она зажмурила глаза, протягивая руки, словно в бреду. Когда он позвал ее в третий раз, она опрокинула содержимое фляги прямо в глотку дракону.
Тяжелые веки над глазами поднялись, глаза, обведенные белыми кругами, расширились. Она услышала судорожный глоток. Голова опустилась, и из нутра дракона вырвался странный звук, похожий одновременно на рычание и плач. Потом он снова разинул пасть и дохнул золотым пламенем.
Волосы и брови Рида мгновенно покрылись огненно-золотым налетом, и он нырнул в сугроб. Дракон еще раз зашипел на него. В сторону моря от него побежал огненный поток. Гигантский хвост яростно колотился; по льду во все стороны побежали глубокие трещины. Обледеневшие скалы покрылись испариной; ледяные столбы оседали и падали. Уступ, на котором стояла Пека, обрушился, и она покатилась вниз в лавине льда и камней. Все огромное белое драконье кольцо пришло в движение, разворачиваясь перед ее глазами. В воздухе громадной аркой развернулось сначала одно крыло, потом другое. Дракон с шипением дохнул на гору и страшно взревел, но изрыгнул лишь пламя из нутра, где прежде таилась зимняя стужа. Ледяной панцирь раскалывался на глазах. Выбираясь из-под снега, Пека ощущала, как все шатается и ползет у нее под ногами. Ветер трепал ее волосы, распахивал полы толстой куртки. Затем он с грохотом обрушился на нее и опрокинул на снег. В вышине дракон, развернув крылья чуть ли не на всю ширь острова, дохнул на море огнем, и ледяной панцирь начал таять.
Рид вытащил ее из-под снега. Под ногами у них ломался снежно-ледяной покров. Рид молчал, и она решила, что он сердится, хотя с опаленными бровями он выглядел довольно забавно. Рид подталкивал ее, направляя в сторону моря. Вокруг них летали искры. Лед подался под ногами, и она, поскользнувшись, ухватилась за шероховатый край льдины. В лицо ей летели соленые брызги. Ледяные обломки горы падали в море вокруг них и образовывали мелкие водовороты. Дракон кружил над горой, расплавляя ледяные скалы и утесы. Они с шумом обрушивались в воду и отгоняли от берега большие льдины. Гора разваливалась на части, и ледяные глыбы отрывались, обнажая скалу, изрытую множеством шахт.
— Ты только посмотри, что я натворила. Только посмотри, — заплакала Пека.
Рид фыркнул в ответ. Ей показалось,
— «Драконий след», — пробормотал Рид.
Их нагнала трехметровая волна, обрызгала и выбросила на середину пролива. Пека увидела первые лодки, в стремительном потоке спускавшиеся с вершины горы. Рид сплюнул соленую морскую воду и покрепче вцепился в края льдины:
— Я потерял все свои кристаллы, весь драконий огонь — все, что у меня было. Из-за тебя все это теперь на дне морском. Ты хоть соображаешь, сколько труда, сколько лет…
— Посмотри на небо. — (Оно простиралось над ней, бледное и непостижимо пустое.) — Разве я смогу жить под таким небом? Где еще можно найти темный, уютный уголок, полный золота?
— Я управлял этим драконом. Он уже был готов уйти потихоньку, не унося с собой половину Хорсбрета.
— И как теперь жить на этом острове? В нем не осталось никакой тайны.
— Четырнадцать лет я изучал драконов, их привычки, их свойство летать, виды пламени, условия жизни и разрушительную силу. Я собрал все сведения, какие только мог. И никто…
— Ты только посмотри на эту тоскливую равнину…
— И никто, — закричал он, — не сказал мне, что дракона можно изгнать, влив ему в глотку «драконий след»!
— Ну, мне об этом тоже никто не говорил!
Она свернулась рядом с ним на льдине, слишком усталая, чтобы по-настоящему сердиться. Она наблюдала, как все больше лодок с рудокопами, среди которых были дети и ее мать, устремлялось вниз, к материку. Потом она заметила дракона: бледный на фоне зимнего неба, он казался каким-то хрупким и изысканным, уносясь вдаль в потоках собственного пламени.
Ее тоскующее сердце потянулось вслед за этим пламенем, которым она наделила дракона. Она заметила, что Рид вдруг замолчал. На его усталом израненном лице появилось давно утраченное выражение: он с любопытством наблюдал, как дракон, похожий на пылающую комету, летит над миром в поисках зимы. Рид тихо вздохнул и спросил подозрительно:
— Так что ты кладешь в этот «драконий след»?
— Все подряд.
Он посмотрел на нее, потом повернулся и взглянул на Хорсбрет. Сердце его сжалось.
— По-моему, мы не пощадили даже останки моего отца, — сказал он, ни к кому не обращаясь. В этот миг он больше походил не на Гонителя Драконов, а на изгнанника, потерявшего отца.
— Да, я знаю, — прошептала она.
— Ничего ты не знаешь, — вздохнул он. — Ты только чувствуешь. Чувствуешь драконье сердце. Мое сердце. Хорсбрет разрушен не от недостатка знаний или опыта, а из-за чего-то другого, что я упустил, а ты говорила об этом. Принимать неизбежное — вот в чем глубинная мудрость.
Она взглянула на него, смущаясь оттого, что он понял ее.
— Нет во мне никакой мудрости. Так, везение — или невезение.
— «Мудрость» — этим словом равнинные жители называют твое чутье. Ты во все вкладываешь душу: в «драконий след», в драконов, в золото. И это оборачивается чудом.
— Ничего я не вкладываю. И я не понимаю, о чем ты, Рид Ярроу. Я всего лишь рудокоп. Поищу другие прииски…
— У тебя собственный золотой прииск — в твоей душе. Можешь стать кем угодно. Необязательно изгонять драконов — ты можешь стать Хранителем. Ты ведь любишь все, что любят они.