Дракула. Последняя исповедь
Шрифт:
Влад проглотил слюну. Он старался смотреть только на двух пастухов, а не на молчаливого человека, державшегося за их спинами.
— Я хорошо знаю эти горы. Там нет никакой тропки.
Пастух облизнул губы, взглянул на своего родича.
— Князь, прости мою дерзость. Я противоречу тебе, но тропка есть. Ты можешь нам довериться. Мы проводим тебя вниз. Там приготовлены двенадцать лошадей. Другие проводники доставят тебя в Фагарас. Там ты будешь в безопасности.
— Но я в безопасности здесь.
— Скорее всего, это продлится недолго.
— Но мне и не нужно долго. Корвин скоро придет сюда. Вы что-то знаете? — Влад заметил взгляд, которым обменялись крестьяне.
— Ничего такого определенного, князь, — пробормотал первый пастух. — Мы только слышали, что он вряд ли придет.
— Нет, это не так, — произнес Влад достаточно громко для того, чтобы его слышали в других комнатах.
— Дай бог, чтоб вышло по-твоему, мой господин, — произнес второй довольно спокойно. — Но мы можем вывести тебя отсюда сегодня ночью. Потому что утром… — Он пожал плечами и взглянул в бойницу.
— Но это же очень опасно для вас, не так ли? Почему вы рискуете?
— Потому что мы всегда любили твою семью, князь. А еще…
— Что еще?
— Твоя семья любила нас. Твой отец, князь, даровал нам право распоряжаться десятью холмами в округе, пасти там летом наши стада. Он… умер, не успев узаконить свой дар, а теперь жупан Туркул требует вернуть эти места, словно они никогда и не были обещаны нам. Если бы ты, князь… — Он выразительно взглянул на кольцо Влада, на котором виднелась печать. — Тогда мы…
Его обещание повисло в воздухе.
Влад обернулся и взглянул на бесчисленные огни турецкого лагеря, на вершины холмов, скрытые за деревьями, прислушался к несмолкающему стуку топоров. Дракула почувствовал, что готов, выхватил кинжал, в три шага пересек комнату, схватил человека, одетого в монашескую рясу, сорвал с него капюшон и поднял клинок.
Елизавета приподнялась на кровати и пронзительно закричала. Пастухи бросились вперед, но Илья преградил им путь, поднял меч, и они остановились. Все неотрывно смотрели на Дракулу и на молодого человека, который преклонил колени перед князем и зарыдал.
Илья и Елизавета затаили дыхание.
— Кто ты? — шепотом спросил Влад.
Один из пастухов попытался приблизиться, но вспомнил об Илье и остановился.
— Князь, это твой сын, — проговорил он.
Елизавета вскрикнула, соскочила с кровати и пристально посмотрела на молодого человека. Юноша, закрывший было глаза в ожидании неминуемого удара, услышал, как смягчился голос Дракулы, и взглянул на него.
— Кто была его мать?
— Ее звали Мария Станкту. Она умерла, когда он появился на свет.
— Я не помню ее.
— В этом нет ничего удивительного, князь.
Дракула медленно опустил оружие, сунул его в ножны, протянул руку, взял юношу за подбородок и осторожно приподнял его голову. В лице этого парня мальчишеского было гораздо больше, чем мужского, но князь четко видел собственное отражение, уносящее его в прошлое. Те же скулы, высокий лоб, длинный нос, густые черные волосы и брови.
Только глаза немного отличались. Они были не так глубоко посажены, но такие же зеленые, как у него самого.
Влад взглянул в них кивнул.
— Теперь я вспомнил ее, — сказал он, и это было правдой.
Он приехал сюда во время своего первого недолгого правления, в тысяча четыреста сорок восьмом году, четырнадцать лет назад, чтобы повстречаться с людьми, которые всегда верно служили Дьяволу, и осмотреть башню замка, построенную еще его дедом. Прелестная пастушка, одинокий молодой князь. Одна ночь.
— Как твое имя? — спросил он юношу, все еще держа его за подбородок.
— Мать просила, чтобы меня окрестили Николаем, в честь ее отца, — ответил тот.
Звонкий мальчишеский голос то и дело сбивался на низкий, по-мужски грубоватый тон. Потом во взгляде парня что-то изменилось, глаза потемнели.
— Однако я всегда называл себя Владом, в честь своего отца, — добавил он негромко, но с едва скрываемой теплотой.
Некоторое время в комнате царило молчание. Отдаленный стук топоров и крики работников вернули всех к действительности. Затем вдруг раздался внезапный резкий свист и пронзительный женский крик.
Стрела влетела в узкую бойницу и воткнулась в изголовье кровати всего в пяди от лица Елизаветы.
Ион потер глаза и опустил лук. Он всегда умело обращался с этим оружием и преуспел в стрельбе не меньше Влада. Было тихо, безветренно, вроде бы ему ничего не мешало. Однако стрелять предстояло в темноте, с двух сотен шагов, с одной вершины холма на другую. Тремблак целился в крошечный огонек свечи, который мерцал в бойнице. Два первых момента, когда можно было бы выстрелить, он пропустил намеренно. Письмо Ион тоже писал трижды, и только последний, третий вариант удовлетворил его. Он помнил о том, что «три» — это число Святой Троицы, число спасения.
Один — во имя Господа, один — во имя человека, а один…
«Один — дьяволу», — подумал он, в последний раз поднял лук, глубоко вздохнул, задержал дыхание и прицелился.
В голове Иона мелькнула мысль о том, что стрела, вокруг древка которой он обмотал свое письмо, несет с собой судьбу Дракулы. Потом он выдохнул, отпустил тетиву и через мгновение услышал крик женщины. Он выбрал цель и попал в нее. Судьба сама распорядится, кто окажется на том месте, куда угодит стрела.
Больше криков не последовало. Ион был очень рад этому. Они напомнили бы ему о других, тех самых, которые он слышал в соборе.