Драма в конце истории
Шрифт:
— Вы можете использовать наше ноу-хау во вред Америке.
Я доказывал, что мы не хотим вреда Америке, у нас, борющихся за мир, и в мыслях этого нет. Как избавиться от нашего исторического недопонимания?
— Куда ведет ваша цивилизация?
— Пока выше цивилизации я не видел, — дружелюбно говорил Майк. Стопроцентный американский патриотизм.
— Неужели вам хорошо?
Тот не понимал.
Еще тогда я понял, что мы разные: запад есть запад, восток есть восток.
В машине Майк, глядя на мелькающие супермаркеты, сыпал названиями мировых фирм, их изделий, реклам, событий, — результат поездок по миру.
У него кругозор гражданина мира. Не имеет никаких предрассудков. Наверно, не знает, что ему надо. Я поражен его знаниями сверх моего горизонта, но нас объединяло одно: интерес к женщинам. Выяснилось, что смысл его жизни — в женщинах. «В них мы ищем родину, которую потеряли». Это были бесконечные разговоры о том, как они становились влажными от его умелых действий, как чудесны нимфетки, их маленькие твердые груди.
— Переспал с негритянкой. Знаешь, они пахнут чем-то особым. Неприятным. Такого запаха нет у белой женщины.
Я тупо слушал. Во мне было предубеждение: впервые вживую увидел ископаемого расиста.
Странно, он до сих пор напичкан архаичными представлениями недавно самой сильной державы.
Мое снисходительное превосходство над ним он заметил. Видимо, решил, что перед ним — непробиваемый азиат.
Мы сидели в его коттедже на возвышении Лонг Айленда. Вокруг покойно сияла бесконечная вода.
Майк набивал пустую папиросу марихуаной, толченой в медной ступке. Марихуана росла на завалинке его коттеджа, и была уже готовой, подсохшей.
— Я вырос под наркозом.
Я тоже набил себе папиросу. Несколько затяжек не дали ничего, почувствовал только легкое головокружение.
Он был полностью распахнут мне, хотя глаза были настороженными.
— Мы никогда не поймем друг друга, — пыхал он папиросой. — Что у вас с психикой? У вас, русских, психологический вывих.
— Что, что?
— Я имею в виду, что живете чувствами.
— А у тебя? Вы же в полном маразме. У вас нет цели, кроме вожделения к телам и вещам.
— Да, пост-цивилизация сделала из меня гедониста. Гедонизм — еще более пустая, философия чем коммунизм. Бегство от реальности. У меня нет ни родины, ни привязанностей. Не смотрю телевизор, не читаю блогов и газет. Ноутбук — иллюзия связи с миром. Амнезия — вот высшая свобода. Вы трусы, страшитесь заглянуть за пределы вашей иллюзии. Да и не подозреваете о подлинной реальности. Есть подлинная жизнь, а там грязь, покой и смерть, от чего вы не уйдете.
Я был поражен неслыханными словами и восхищен его смелостью, и тоже говорил открыто:
— Во всяком случае, ваша жуть холода — не наше знание. Наша узость — в тяготении к свету.
— Чтобы понять свет, надо пообщаться
Казалось, что-то безмерно безразличное в нем претило мне — холодом. Майк был порождением мира бездонного холода одиночек. В его одиночестве не было пружины, выталкивающей на плато расположенности к человечеству. Если только не затрагивали пятый пункт, да и то, если заговоришь.
Моя заскорузлость не могла принять этого чужака, полностью лишенного наших нравственных устоев.
— Вы не знаете удовольствий, и слава богу. Мы стремимся к наслаждению — одеждой, дизайном квартир, изысканной едой, женщинами — и здесь нет выхода. То же бегство от реальности, от которой вы не способны уйти. Никаких отличий. Только вы беднее и опаснее.
— Мы стремимся к свету, и этим все сказано.
Он снова пересел на любимый конек.
— Вы даже не представляете, что любовь — разрушительна. Где ты видел счастливую любовь? Как умудряются прожить десятилетия с одной единственной женщиной? В основе разводов лежит брак. Супружескую пару считают моделью счастья, а она уже не жилица в современной цивилизации. Впариваем людям недостижимый идеал. Любить можно только чистоту, девственность. Нимфеток.
Я восхищался. Вот бы эти фразы — в лицо нашим благообразным семьям! Порвали бы на куски.
Образ Юли, разлитый во всем моем существе, защищал меня от набитого циничными ядами Майка.
Он угощал только орешками и виски. Несмотря на намеки, в ресторан так и не пригласил.
Я пришел в гостиницу. Веня исчез. Я названивал руководителю Конгресса по устойчивому развитию, соратникам и знакомым Вени, но никто не знал, где он.
15
Веня, слава богу, объявился на родине, в секретной квартире. Туда он тайно пригласил нас с Батей.
Это маленькая квартирка на отшибе зоны отчуждения. Здесь скромная обстановка, как у мудрецов, — простые столы и стулья, диван с пролежнями, небольшой пульт управления, и маленькая книжная полка. В его бродячей жизни он возил с собой несколько любимых бумажных книг, как Петрарка, а остальное было в карманном пульте. Веня собрал во флешках огромную коллекцию картин космического христианского направления, которые просматривал, проецируя на пустых стенах квартирки.
Мы с Батей раскладывали принесенные продукты и водку.