Драма в конце истории
Шрифт:
В нем не было древнего наития, поддакивающего властителю, а только строго научное электронно-информационное устройство разгадки закономерности случайностей. Оракул также баловался ролью ясновидящего для человеческих особей. Поэтому его называли народным Оракулом, нашим господином УИ.
Вопрос был один: что случилось с Веней?
Невидимый андроид сказал без запинки:
— Ты еще принадлежишь нам. Увы, не стопроцентный сын цивилизации. В основном приходят существа, гордящиеся своим «коллективным подсознательным». Ты
Тон его был бесстрастным, никакого упрека.
Он уточнил у меня данные о Вене, и на секунду замолчал.
В нем есть блок эмоций, но на практике он не работает полноценно. Достаточно было обладать человеческим целеполаганием. УИ — порождение холодных людей конца века, вялых в эмоциях, и оттого способных, не отвлекаясь, сосредотачиваться на создании новых технологий.
— Вероятность нахождения господина Вениамина есть величина, характеризующая степень возможности некоторого события, которая может как произойти, так и не произойти.
— Так можно ли определить, где он?
— Если принять, что объективный мир детерминирован, то случайности в нем нет.
— Ну, и?
— Только в человеческих мозгах возникают вероятности, потому что, хотя вы видите мир слитым с вашими представлениями о нем, но вы не можете объять необъятное. Я могу влезть в глубину мира гораздо легче.
Я обозлился.
— Твой экран только представляет мир, как посол страну. Ты не можешь слиться с природой, как люди, делая мир реальным, хотя это может быть иллюзорно.
— Ты дурак, — невозмутимым металлическим голосом ответил господин УИ. — Вы представляете себе упрощенную субъективную модель мира, но никогда не сможете постичь его полностью. А я гораздо глубже знаю объективный мир.
Наконец он выдал окончательный вывод — длинную, больше метра, формулу вероятного обнаружения местоположения Вени, в которой была определена цикличность его нахождения.
Я уставился в формулу вероятности.
— А проще нельзя?
— Твой подопечный отключился от цивилизации. В сочетании вероятностей теряется решение неопределенных множеств. Вероятно, никто его не убивал. Он ушел сам. Его убил мир.
И господин УИ отключился.
В нашем офисе Чеботарев мстительно сказал:
— Так ему и надо. Жаль, что было не больно. Взялся разрушить нашу жизнь. Ненавижу!
Меня насторожило: откуда он знает, что было не больно?
— Что ты сказал?
Во мне мелькнула догадка.
— Это ты!..
Чеботарев растерялся.
Я схватил его за грудки.
— Это не я! Ты не можешь ничего доказать.
Я махнул рукой. Может, он не при чем. Но люди никогда не признаются в своих постыдных поступках, хоть тряси, подняв за ноги. Всегда оправдывают себя, иначе придется быть не рукопожатным.
Такие скелеты есть в шкафу и власти, и оппозиции.
18
На
— Нас поддерживают, эксплуатируя наши наработки. Хотят влезть двумя ногами, да еще подтираться нами.
— Хоть бы раз приехали к нам, — жаловался рядом руководитель провинциальной ячейки. — Сидят у себя и присылают решения. Каста.
В кулуарах преобладала поддержка партии подлинного спасения.
— Когда, наконец, выберем честное руководство? — говорил кто-то. — Чтобы народ поверил?
Обсуждалась проблема переоценки всей системы выборов. Электронная система выбирает, как продукты в плохом магазине, из того, что есть. Выгодно для «обоймы» постоянных кандидатов. Вранье, что другого пока не придумали. Как проверить, что это честные люди, а не ловкие наглецы?
После перерыва дали слово всем желающим, вне программы. Председатель не боялся поощрять разногласия. Какие бы ни были острые споры, Гражданский фронт был один из двух, кому была позволена политическая борьба.
Настрой выступающих был критический. Разделившись на непримиримые позиции, неизменно поддерживающие верхушку Оргкомитета и сторонники Вени, уличавшие их карьеризме, кричали друг на друга, не принимая на дух противников.
Какая ненависть!
Я не мог понять, откуда такая серьезность по пустякам, словно снимают последние штаны? Есть что-то гораздо более важное, чему можно отдать жизнь.
— Это здорово! — потирал руки Батя. — Наконец, проясняются позиции.
Веня сидел молча, с застывшей усмешкой на лице, словно все давно понял.
Председатель ощутил, что споры перерастают в опасную для него сторону, и с багровым растерянным лицом старался утихомирить ораторов.
— Расшатываете фронт! — возмущался он. — Это же призыв к крови!
Вытирая пот с толстого лица, он подвел итоги:
— Теперь все видят, что в нашем фронте — полная свобода мнений. Настоящая демократия. Но вне — мы должны выступать единым фронтом. Особенно отмечаю единство мнений в поддержке нашей новой программы — она вынесет нас в единство страны. Наша платформа ясна. Мы, поборники нового сознания, должны держать планку в наших рядах.
Наконец, приступили к выборам верхушки фронта.
Подготовленные заранее проект устава, списки членов политсовета, президиума, комиссий были розданы перед самым голосованием. Несколько голов из руководящей касты фронта после тайных заседаний и закулисных переговоров поработали не жалея сил с местными ячейками, чтобы была демократия. Никто все равно не знал кандидатов, так почему бы не согласиться с предложенным списком? Иных способов голосования никто не видел.
«Это — их разгром», — подумал я, вспомнив разговор в фойе с делегатами из регионов.