Драмы
Шрифт:
Мысли Часовникова.
Меня звала волна морская,
Моря и океан широкий,
Волна капризного Виская
И берег Африки далекой...
Как я его ненавидел. Все во мне дрожало. Были б дуэли, — вызвал, клянусь, и только на пистолетах. С десяти шагов. Чего я хочу? Зачем живу? «Мамочкины» «отчего» и «почему»? Эх, Серые Скалы, конец света.
Я снова уходил далеко,
И я читал в прощальном взгляде
Тепло, но не было упрека
И места не было досаде...
Отец, отец.
Тебе же снова оставаться,
Ждать писем и стирать пеленки
И с тихой грустью любоваться
На нежно-синие глазенки...
Динамик. Грохот сорок четыре! Я — Путевка!
Платонов (в микрофон). Я — Грохот сорок четыре.
Динамик. Тайфун отвернул на норд. (Платонов и Туман тревожно переглядываются). Скорость ветра резко повышается. Еще раз проверьте штормовые крепления.
Платонов (в микрофон). Есть.
Туман. Врежемся?
Платонов. Вроде.
Туман (в микрофон, свирепо). Проверить штормовые крепления. Командирам аварийных партий — проверить водонепроницаемые переборки. Движение по кораблю — только по штормовому ходу.
Молчание на мостике. Шумит океан.
Задорнов. А в июле тайфун был — так того Маруся звали. Надо же, такое имя — японскому черту.
Платонов. А за болтовню на мостике есть шанс пять суток без берега.
Задорнов. Был бы берег, можно и без берега.
Платонов (грозно). Что?
Шум волн.
Задорнов. Говорю, есть, товарищ командир.
Свист ветра. Молчание на мостике. Платонов встретил взгляд Часовникова, мрачно отвернулся. И снова ведут они никому не слышный, мысленный разговор.
Мысли Платонова. Если бы?
Мысли Часовникова. Не скажи я прямо.
Мысли Платонова. Так ведь сказал.
Мысли Часовникова. Случайность.
Свист ветра, шум волн. Гаснет свет...
Исчез ходовой мостик «Взволнованного». Его командир Платонов идет по кромке берега, вдоль парка, где недавно совершил свое преднамеренное и позорное чепе его друг старший лейтенант Часовников. Ветер. Навстречу Платонову — молчаливый патруль. Начальник, молоденький лейтенант, в лихих бачках, с усиками, в сдвинутой щегольской фуражке с опущенным ремешком, с нахимовским приплюснутым козырьком.
Лейтенант. Здравия желаю. А мы с вашего «Взволнованного».
Платонов (вздрогнув). Чепе?
Лейтенант. Подвел вас один... подонок в погонах.
Платонов (быстро). Часовников?
Лейтенант. Один ноль в вашу пользу. Будучи в дымину, оказал сопротивление, так что пришлось лапки скрутить. Хотя и неумело, но выражался. Тут же стишки какие-то лепетал. Шебутной он у вас, что ли? Теперь не вырулит. Стремишься лакать — лакай интимно, в домашней обстановке. Нет, его со ста граммов на народ выносит, к массам. Посторонняя публика, срамотище. Вот вам, на месте происшествия подсобрали. (Дает пуговицы).
Платонов (глухо). Куда сдали?
Лейтенант. На базовую сволокли, да начальник гауптвахты пошел в баню — суббота. Принять некому. Нынче у нас как в Москве, — там, говорят, Бутырку по реконструкции
Платонов (взолнованно). Спасибо, лейтенант. (Пожал ему руку, побежал).
Лейтенант. Вроде и он... (Постукал по лбу, пошел дальше, навстречу ветру, за ним — матросы из патруля).
Платонов уже не идет, бежит к бухте. Наперерез ему метнулась темная фигура. Это — Маша. Она в трауре. По-прежнему хороша.
Маша. Александр Васильевич, здравствуйте. Здравствуй, Саша.
Платонов. Здравствуйте.
Маша. Зачем я здесь? Караулила вас. (Платонов молчит). Тебя. (Платонов молчит). С офицером говорил — ждала, сказали — ты пустырем ходишь... к себе, на Приморскую, семь. Завтра — воскресенье, ты домой. А у меня, Саша, воскресенье как понедельник. Понедельник как воскресенье. Когда у меня... случилось... вы даже не зашли. Полгода минуло, а вы так и не зашли. Просто сочувствие человеческое. Ведь я была в беде. Ну да, вам надо было показать характер. Волю. Моряка, мужчины. (Платонов молчит). А все одно, Саша, не боритесь с судьбой. Лишние хлопоты. Лишние муки. Вам. Мне. И ей, поверьте. (Платонов молчит). Вы мне на роду написаны, я — вам. Сама уйти хотела от этого, да вот нет, не вышло, не выходит, и шесть лет как одно непрерывное мучение. Зачем мне тут жить, в Серых Скалах? Умирал — я рядом сидела, держала руку, чувствовала, как из пальцев уходила жизнь, и я думала не о нем, и мне было мучительно стыдно — ведь он был славный человек, хороший, — но я думала, когда у него холодели пальцы, не о нем. Я живу тут только... ради чего, вы знаете. Поймите — единственно, что меня тут держит. Не работа, не квартира, поймите это. Иначе я улетела бы с первым рейсом, и все. Каждый день жду сумерек, знаю твердо, что вы придете, как стемнеет. Вы обязательно придете, как стемнеет. Вы все равно придете, как стемнеет. Саша, шесть лет я была мертва. Приезжай на восьмой километр. Приедешь? Да? (Платонов молчит). Если б «нет», ты бы сказал «нет». (Платонов молчит). Скажи «нет». (Платонов молчит). Женился невзначай, на танцплощадке, под духовой оркестр, назло. Самолюбие приказало. И это повод для того, чтобы все трое были несчастны всю жизнь? (Платонов молчит). Браки совершаются не на танцульках, а в небесах. Разве это брак, разве это любовь, разве это счастье? Трудней сейчас, чем шесть лет назад, — сызнова, но жизнь так уж придумана. Все в ней делается не просто и неспроста. А тебе, тебе просто было стать тем, чем стал? Обидно и больно, что не со мной. (Платонов молчит). Славка сказал, ты в поход идешь? Приди ко мне перед походом. Когда стемнеет. Я тебя провожу в океан. (Маша прижимается к Платонову. Он недвижен). Ты мне снишься. Устала я от этих снов. Просыпаюсь и... одна. Прижму голову подушкой — и опять снишься, и я снова просыпаюсь, ворочаюсь, засыпаю — и опять. (Обнимает его). Говорить не хочешь — молчи. (Целует его). Я тебя жду. (Исчезает).
Платонов минуту медлит, глядя ей вслед, и стремглав бежит к бухте. Гаснет свет.
В каюте Платонова. За иллюминатором — мигающие огни бухты. Платонов и Туман.
Платонов. Вы уже написали рапорт?
Туман. Вот он. (Пауза). Хотите, я подпишу, хотите — вы.
Пауза.
Платонов. Кто его видел?
Туман. На вахте стоял Задорнов.